– Я?

– Да, ты! в персидском магазине!

«Кашемировая шаль!» - подумал Фредерик.

Он чувствовал себя виноватым и был испуган.

Она тут же добавила:

– Это было в прошлом месяце, в субботу, четырнадцатого.

– А! В этот день я как раз был в Крейле! Итак, ты видишь.

– Вовсе нет! Ведь четырнадцатого мы обедали у Бертенов.

– Четырнадцатого?..
– И Арну поднял глаза к потолку, как бы вспоминая число.

– И даже приказчик, который продавал ее, был белокурый!

– Могу я разве помнить приказчика?

– Однако ты продиктовал ему адрес: улица Лаваль, восемнадцать.

– Как ты узнала?
– спросил изумленный Арну.

Она пожала плечами.

– О! Все очень просто: я зашла починить мою шаль, и старший приказчик сказал мне, что точно такую же сейчас отправили г-же Арну.

– Так моя ли вина, что на той же улице живет какая-то г-жа Арну?

– Да, но не жена Жака Арну, - ответила она.

Тут он стал путаться в объяснениях, уверяя, что не виноват. Это ошибка, случайность, одна из тех необъяснимых странностей, какие иногда встречаются. Не следует осуждать людей по одному только подозрению, на основании неопределенных улик, и в качестве примера он привел несчастного Лезюрка.78

– Словом, я утверждаю, что ты ошибаешься! Хочешь, я поклянусь тебе?

– Не стоит труда!

– Почему?

Она взглянула ему прямо в лицо, ничего не сказав, потом протянула руку, взяла с камина серебряный ларец и подала ему развернутый счет.

Арну покраснел до самых ушей, и его растерянное лицо даже раздулось.

– Ну?

– Так что же, - медленно проговорил он в ответ, - что же это доказывает?

– Вот как!
– сказала она с особой интонацией, в которой слышалась и боль и ирония.
– Вот как!

Арну держал счет в руках и вертел его, не отрывая от него глаз, как будто в нем он должен был найти решение важного вопроса.

– А! Да, да, припоминаю, - сказал он наконец.
– Это было поручение. Вам это должно быть известно, Фредерик.

Фредерик молчал.

– Поручение, которое меня просил исполнить... просил... Да, старик Удри.

– А для кого?

– Для его любовницы!

– Для вашей!
– воскликнула г-жа Арну, выпрямившись во весь рост.

– Клянусь тебе...

– Перестаньте! Я все знаю!

– А-а! Превосходно! Значит, за мной шпионят!

Она холодно ответила:

– Это, может быть, оскорбляет вас при вашей щепетильности?

– Раз человек выходит из себя, - начал Арну, ища шляпу, - а вразумить его нет возможности...

Потом он глубоко вздохнул:

– Не женитесь, любезный друг мой, нет, уж поверьте мне!

И он поспешил прочь, чувствуя потребность подышать свежим воздухом.

Тут наступило глубокое молчание, и в комнате все как будто застыло. Светлый круг над лампой белел на потолке, а по углам, точно полосы черного флера, ложились тени; слышно было тиканье часов, да в камине потрескивал огонь.

Г-жа Арну снова села в кресло, теперь по другую сторону камина; она кусала губы, ее трясло; она подняла руки, всхлипнула, расплакалась.

Фредерик сел на низенький стул и ласковым голосом, каким разговаривают с больными, сказал:

– Вы не сомневаетесь, что я разделяю...

Она ничего не ответила. Но, продолжая вслух свои размышления, молвила:

– Я же не стесняю его! Ему незачем было лгать.

– Разумеется, - сказал Фредерик.
– Наверно, всему виной его привычки, он просто не подумал, и, может быть, в делах более важных...

– Что же, по-вашему, может быть более важного?

– Да ничего!

Фредерик наклонился с покорной улыбкой.