Братья теперь могли сойти за одногодков, только у Павлуши лицо было длинное, вытянутое, а у Шурки круглое, словно происходили они от разных родителей.

По середине улицы мимо дома дважды, туда и обратно, прошли девушки. Они громко разговаривали, неестественно громко смеялись и искоса поглядывали на окна, стараясь обратить на себя внимание. В толпе девушек пряталась Нюрка Молчунья, бледная, с возбужденно горящими глазами. На что она надеялась, чего хотела, - просто увидеть Павла и ничего не сказать ему или сказать что-нибудь такое, чтобы сразу надорвать ему всю душу, подкосить его на веки вечные?

Последний раз, проходя под окнами, девушки пропели частушку:

Я березу белую 

В розу переделаю. 

У милого моего 

Разрыв сердца сделаю!

И скрылись.

Разомлев от крепкого чая, Павел чуть отодвинул от себя самовар, труба которого опять оказалась как раз под лампой. Через какую-то минуту ламповое стекло в струе пара щелкнуло, и его опоясала светлая трещинка, будто полоска блестящей фольги.

Бабушка охнула так, словно кто ее кулаком в живот ударил: стекол больше не было ни в доме, ни в магазине, - но промолчала.

Шурка тоже промолчал, лишь двинул самовар на прежнее место.

* * *

В сенях залаяла собака, и в избу, не стучась, вошел председатель колхоза Прокофий Кузьмич. Павел поднялся из-за стола, навстречу ему. При этом он отметил про себя, что на заводе директор, входя в рабочую квартиру, обязательно постучится и спросит разрешения: в цехе он - хозяин, в квартире рабочего - гость, не больше, а Прокофий Кузьмич входит в избу колхозника, в любую, как в контору правления, по-хозяйски. Раньше такие мысли Павлу в голову не приходили.

Настроение у председателя было веселое.

– Почему не докладывают? Гость появился, а я узнаю о том в последнюю очередь, - заговорил он еще от порога и, не останавливаясь, прошел вперед, подал руку Павлу и сел к столу.

– Проходи, Прокопий, садись чай пить с гостинцами!
– с запозданием, но дружелюбно пригласила его бабушка.

Председатель за столом снял кепку и отряхнул ее от сырости.

– Можно и чаю, хотя его, как говорится, много не выпьешь, - засмеялся он.

В последнее время Прокофий Кузьмич не стеснялся заходить то в один дом, то в другой, когда ему хотелось выпить, и колхозники потворствовали этой его слабости, добывали водку, рассчитывая, в свою очередь, на разные поблажки с его стороны.

Анисья оделась и молча вышла из избы.

– Ну здравствуй, Павел!
– сказал Прокофий Кузьмич, подняв глаза на Павла, словно только что заметил его, и сразу поправился: - Здравствуй, Павел Иванович! С приездом, брат! Давно тебя ждем. Исчез, голоса не подаешь - в чем дело? Я уж о тебе плохо стал думать.

– Что вы, Прокофий Кузьмич, зачем плохо думать?
– ответил Павел.
– Вот я приехал.

– Вижу, приехал. Давай рассказывай!

Павлу польстило, что председатель колхоза назвал его по имени и отчеству, и, выпрямившись, он искоса, с некоторым торжеством взглянул на младшего брата. Брат сидел, опустив голову.

– Да что ж рассказывать?

– Как что? С чем приехал, какой багаж за спиной? Ты же меня понимать должен. Может, с ревизией уже ко мне или с руководящими указаниями прибыл?

– Рано еще, Прокофий Кузьмич.

– Не допер?

Павел промолчал.

– Говори, говори, - настаивал Прокофий Кузьмич.
– Кто ты сейчас, кем служишь?

– Училище я окончил, Прокофий Кузьмич.

– Так. Дальше!

– Техникой владею.

– Дальше.

– Что ж дальше, Прокофий Кузьмич?

– Говори, говори!

– Что ж говорить-то, Прокофий Кузьмич?
– Павел либо оттягивал разговор, либо и верно не понимал, о чем его спрашивает председатель.

– А ты не тяни. Ишь, как отмалчиваться научился!
– засмеялся Прокофий Кузьмич. Смех был веселый, добродушный, и настороженность Павла постепенно исчезала.
– Ты же меня понимать должен!
– повторил Прокофий Кузьмич.

– Да я понимаю вас.

– Ну, дальше что?

– Времена меняются, Прокофий Кузьмин.

– Так, значит, времена меняются? Вишь ты, черт!
– опять засмеялся председатель.
– Ну, тогда наливай хоть чайку, что ли.

Павел поспешно пересел к самовару на бабушкино место, налил стакан крепкого чаю, подвинул его председателю, подвинул и мятные пряники, и карамельки.

– В партию вступил? Или в комсомол?
– снова начал спрашивать его Прокофий Кузьмич.
– Это надо, брат! Да говори ты хоть что-нибудь.

Павел не успел ответить, вернулась Анисья. Она принесла от соседей поллитровку водки. Прокофий Кузьмич, сделав удивленное лицо, встретил ее прибаутками:

– Ох, и догадлива старуха! Дружку - стакан, от дружка - карман. А я-то думаю, куда она скрылась-удалилась? Ох, и научилась бабка с начальством ладить. Далеко пойдешь! А то чай да чай!..