– Он не должен был сдаваться, – неожиданно для них обоих с яростью произносит Кирби.

– А он и не сдавался. Просто выгорел. Справедливость – это абстрактная концепция. Она хороша в теории, а в реальном мире царит практика. Когда каждый день видишь… – Он пожимает плечами.

– Опять проводишь дополнительные занятия? – В дверях, облокотившись о косяк, стоит Виктория, редактор отдела киноновостей. Она одета как всегда: мужская рубашка на пуговицах, джинсы и шпильки. Сексуально-притягательно и «да пошел ты» одновременно.

Главный виновато опускает голову:

– Ты же знаешь меня, Вики.

– Утомляешь до слез многозначительными душещипательными историями? Ну конечно. – Ярко сверкнувшие глаза девушки явно свидетельствуют о чем-то еще, и Кирби вдруг понимает, что жалюзи в этой комнате опущены не просто так.

– Так мы уже закончили, правда, стажер?

– Да, не буду вам мешать. Вот только соберу это. – Она начинает складывать вырезки. Вдруг произносит «простите», и это грубая ошибка, потому что тем самым она признает, что ей есть за что просить прощения.

Виктория осуждающе хмурит брови:

– Ничего страшного, мне все равно нужно просмотреть кучу материалов. Можем перенести встречу. – Она выходит спокойно, но стремительно. Оба провожают ее глазами.

Хэррисон ухмыляется:

– Знаешь, ты все-таки меня предупреди, прежде чем начнешь свое расследование для статьи.

– Хорошо. А можно это и считать моим предупреждением?

– Попридержи его на время. Наберись побольше опыта. Тогда поговорим. А пока обрати внимание на второе ключевое слово журналистики: «благоразумие». В данном случае оно означает – не рассказывай Дэну, что я наговорил.

«А также что ты трахаешься с редактором отдела киноновостей», – мысленно добавляет Кирби.

– Пора бежать. Продолжай в том же духе, пчелка. – Он выскакивает из кабинета, явно в надежде догнать Викторию.

– Обязательно, – бормочет себе под нос Кирби, упрятывая несколько папок в свой рюкзак.

Он прокручивает всю сцену в голове, снова и снова, лежа на матраце в хозяйской спальне, изредка вытягивая руку и проводя пальцем по узорным блесткам на крыльях, пока мастурбирует, вспоминая выражение разочарования на ее лице.

Нужно перестать идти на поводу у Дома. На время. Предметы успокоились. Давящая боль в голове прошла. У него есть время присмотреться и осмотреться. И избавиться, наконец, от тела поляка, которое так и гниет в холле.

Иногда он выходит на улицу, внимательно следя за тем, чтобы не попадаться никому на глаза, особенно после встречи с бездомным парнем, у которого глаза навыкате. И каждый раз город меняется. Целые районы появляются и исчезают, прихорашиваются, а потом срывают наряды, обнажая гнойные раны. Город демонстрирует признаки упадка: уродливые надписи на стенах, выбитые окна, гниющий мусор. Иногда Харпер сразу находит нужное направление, а иногда пейзаж меняется до неузнаваемости, и приходится ориентироваться только по озеру да отдельным достопримечательностям. Черному шпилю, рифленым башням-близнецам, изгибам и излучинам реки.

Даже для простых прогулок он всегда намечает цель. Для начала покупает еду в кулинарии или закусочных, где никто никого не знает. Он старается ни с кем не разговаривать, чтобы не оставлять о себе никаких воспоминаний. Ведет себя дружелюбно, но ненавязчиво. Внимательно присматривается к людям и копирует подходящие манеры, поведение. Вступает в контакт только в случаях, когда нужно поесть или воспользоваться туалетом, – ровно столько, сколько нужно для удовлетворения потребности.

Большое значение имеют даты. Теперь он внимательно проверяет купюры. Легче всего ориентироваться по газетам, но внимательный наблюдатель найдет и много других подсказок. Количество автомобилей, скапливающихся на дорогах. Таблички с названиями улиц, которые были желтыми с черными буквами, а стали зелеными. Избыток или недостаток вещей. Как люди ведут себя: открыты они или замкнуты, насколько откровенны.

В 1964-м он целых два дня проводит в аэропорту, на пластмассовых стульях рядом с окном, выходящим на поле, наблюдая, как приземляются и взлетают самолеты, как металлические монстры заглатывают людей и чемоданы, а потом выплевывают их обратно.

В 1972-м он поддается любопытству и заводит разговор по душам с одним из рабочих во время перерыва на строительстве небоскреба «Сиарс-тауэр». Через год, когда строительство закончено, он возвращается, чтобы проехать на лифте до самого верха. От открывшегося вида чувствует себя богом.

Он определяет границы: стоит лишь подумать о каком-то периоде времени, как, открыв двери, оказывается именно в нем. Однако Харпер не уверен до конца, сам ли делает выбор или Дом решает за него.

Путешествия в прошлое его беспокоят, он боится, что не сможет выбраться. Никогда не получалось попасть в период времени, предшествовавший 1929 году. Предел будущего определяется 1993 годом, когда весь район полностью превратился в руины с пустующими домами и пустынными улицами. Может, случился апокалипсис, падение мира в огонь и горящую серу? Хотелось бы ему на это посмотреть.