– Вот дерьмо. Ты выкладываешь сучке все, что она хочет слышать, а потом сам же получаешь по морде. Знаешь, чего я хочу на самом деле?

Он наклоняется вперед и жестом предлагает ей придвинуться ближе, чтобы их не услышали. Чуть поразмыслив, она наклоняется ему навстречу, хотя прекрасно понимает, что он сейчас выдаст какую-нибудь гнусность. Он шепчет ей в самое ухо:

– Позаботься лучше о моей дочурке, Лили. Ей сейчас восемь, скоро будет девять. У нее диабет. Достань для нее лекарство и присмотри, чтобы ее мамаша не променяла его на крэк.

– Я… – Кирби откидывается назад, а Джамаль заливается смехом.

– Ну как, тебе нравится? Мы будем делать слезливую историю или нет? Еще можно фоток нащелкать, как малышка протягивает ручки через решетку. По щеке катится слеза, на голове косички и разноцветные резиночки. Запустим петицию. Организуем демонстрацию у ворот тюрьмы со всякими лозунгами. Глядишь, моей апелляции и дадут ход.

– Мне очень жаль, – Кирби оказывается совершенно не готова к его откровенной враждебности и обессиливающей безысходности этого места.

– Тебе очень жаль, – с каменным лицом повторяет Джамаль.

Кирби резко поднимается со стула, насторожив охранника.

– У вас еще восемь минут, – уточняет он, бросив взгляд на часы.

– Мы закончили. Извините, мне нужно идти.

Кирби закидывает сумку через плечо, охранник отпирает замок и открывает дверь.

– Засунь свои извинения сама знаешь куда, – кричит ей вслед Джамаль. – В следующий раз принеси мне шоколад с изюмом и орехами. И помилование! Слышишь меня?

Листья древовидного папоротника обрамляют витрину цветочного магазина в «Конгресс-отеле» наподобие театрального занавеса. Люди в холле воспринимают все происходящее в магазине как представление на сцене. И Харпер чувствует себя как на сцене. Здесь так душно. И запах цветов тяжелый, сладкий, липкий, проникает прямо в мозг. Поскорее бы выбраться отсюда.

Но этот жирный педик в переднике, похоже, не успокоится, пока не продемонстрирует ему все варианты букетов во всем разнообразии расцветок и комбинаций: гвоздики – в знак благодарности, розы – от влюбленного, маргаритки – для друга. Темные волосы на голых руках продавца, жесткие и курчавые, больше похожи на лобковые, покрывают даже пальцы до костяшек.

Он, конечно, поддался эмоциям. Слишком рискованно ведет себя сейчас, а ведь был так осторожен во всем. Выжидал целых четыре месяца, чтобы не проявить излишнее любопытство и не навлечь на себя подозрения.

Света в ней нет. И она совсем не такая, как другие его девочки. И все-таки она отличается от остальных – жалких тупиц, вялых, скучных и совершенно одинаковых. Ему определенно нравится ее наивная диковатость и ощущение того, что сейчас он все делает по-своему.

Харпер быстро отметает розовое и желтое, трогает пальцами лепесток лилии, изогнутый страстно, до неприличия. От его прикосновения золотой порошок осыпается с тычинки на черно-белую плитку пола.

– Вы хотите выразить соболезнование?

– Нет, это приглашение.

Харпер легонько сжимает головку цветка и вдруг чувствует укус. Рука дергается, цветок сминается, и несколько длинных узких лепестков отрываются от основания. Палец жжет, жало с ядом обмякло и опорожнилось. Из лепестков на пол вылезает пчела – с порванными крыльями и сломанными лапками.

Флорист наступает на нее ногой:

– Проклятая букашка! Простите, сэр. Должно быть, пчела залетела с улицы. Принести лед?

– Нет, только цветы. – Харпер стряхивает жало с руки. Боль жуткая, но от нее странным образом проясняется в голове.

Подписывает карточку: «Медсестре Этте (не может вспомнить ее фамилию) – зал Елизаветы, „Конгресс-отель“, 8 часов вечера. С наилучшими пожеланиями, Ваш поклонник».

Выходит из магазина, рука еще подергивается от укуса. Останавливается у витрины ювелира, видит серебряный браслет с подвесочками, заходит купить: в награду за свидание, если придет. Убеждает себя, что сходство с браслетом, который висит на стене в Комнате, случайное.

Когда он заходит в зал, она уже сидит за столиком и оглядывается по сторонам, руки на коленях крепко сжимают сумочку. Бежевое платье выгодно подчеркивает фигуру, но слегка тесновато в плечах, из чего он делает вывод, что, скорее всего, наряд одолжила у подруги. Каштановые волосы подстрижены и уложены волнами. Похоже, она рада его видеть. Оркестр рассаживается по местам, пианист наигрывает легкую простую мелодию.

– Я так и знала, что это ты, – произносит она с ироничной улыбкой.