– Ну, мама, – Кирби кладет голову матери на колени. Это все травка. В нормальном состоянии она бы никогда так не сделала.

– Ничего, все хорошо. – Рейчел, конечно, удивлена. Приятно удивлена. Она гладит Кирби по голове. – Эти сумасшедшие кудри. Никогда не знала, что с ними делать. Это не мое наследство.

– А кто он?

– Даже не знаю. Вариантов несколько. Я жила в кибуце в Хула-Вэлли. Там разводили рыбу в прудах. Но, может, это случилось позже, в Тель-Авиве. Или по дороге в Грецию. Я не помню всех своих свиданий.

– Ох, мама…

– Чего кривить душой? А вот тебе лучше бы заняться этим.

– Чем?

– Попробовать найти отца вместо того мужчины, который… причинил тебе зло.

– Ты сама не давала мне шанса.

– Я могу назвать тебе имена. Их не больше пяти. Или четырех. Скорее, пяти. Некоторые – только имена, фамилий не знаю. Но в кибуце наверняка есть списки. Ты могла бы отправиться в путешествие: Израиль, Греция, Иран.

– Ты была в Иране?

– Нет, а заманчиво. Где-то здесь должны быть фотографии. Хочешь посмотреть?

– На самом деле да.

– Где-то…

Рейчел отодвигает Кирби и быстро роется в коробках, пока не находит фотоальбом в обложке под натуральную кожу. Листает и останавливается на фотографии молодой женщины с длинными волосами и в белом купальнике. Она смеется, щурится от солнца; диагональная тень от его лучей падает на бетонный пирс. Небо выгоревшего голубого цвета.

– Это бухта на Корфу.

– А ты будто чем-то недовольна.

– Мне не нравилось, что Амзи меня фотографировал. Он делал это целый день, я просто бесилась. Поэтому он и отдал мне именно эту фотографию.

– Он был одним из них?

Рейчел мысленно прикидывает:

– Нет, к этому времени меня уже подташнивало. А я думала, что это из-за анисовой водки.

– Нормально так, мама…

– Я же не знала, что у меня внутри была ты. Такой вот сюрприз.

Она быстро листает страницы дальше. Фотографии лежат вперемешку: тут Кирби по-дурацки выглядит в пайковой одежде на школьном выпускном, а тут она голышом-карапузом стоит рядом с надувным детским бассейном, держит в руках садовый шланг и дерзко смотрит прямо в камеру. Рейчел сидит рядом, на полосатом шезлонге, в руках – сигарета, волосы острижены по-мальчишески коротко, на глазах – огромные солнечные очки в черепаховой оправе. Этакий пригородный декаданс.

– Только посмотри, какая милашка! Ты всегда была смышленым, но озорным ребенком. У тебя это даже на лице написано. Я часто не понимала, что делать.

– Я помню.

– Не будь жестокой.

Кирби забирает у нее альбом и листает дальше сама. Проблема с такими снимками заключается в том, что они вытесняют воспоминания. Остановленное мгновение уходит в небытие.

– О, господи! Посмотри, что у меня на голове.

– Это не я заставила их сбрить. Тебя тогда чуть не выгнали из школы.

– Что это? – почти кричит Кирби, но шок побороть не может. Ее охватывает ужас, вязкий, как болото.

– Дай-ка. – Рейчел берет фотографию. Та размещена на открытке с витиеватой надписью: «Приветствуем вас в Великой Америке! 1976». – Это мы в парке аттракционов. Ты плачешь, потому что боишься кататься на американских горках. Тебя вообще всегда укачивало в транспорте, мы и не ездили никуда.

– Нет, что у меня в руке?

Рейчел всматривается в изображение плачущей девочки.

– Даже не знаю. Пластмассовая лошадка?

– Откуда она взялась?

– Кирби, я не могу помнить родословную всех твоих игрушек.

– Рейчел, пожалуйста, подумай!

– Ты ее где-то нашла. Долго везде носила с собой, пока не полюбила что-то другое. Ты все время меняла свои пристрастия. Потом у тебя была какая-то кукла с разноцветными волосами, блондинка и брюнетка сразу. Мелоди? Тиффани? Похожее имя. У нее были шикарные наряды.

– Где эта лошадка сейчас?

– Если ее нет в одной из этих коробок, выбросили. Не могу же я хранить все. Что ты делаешь?

Кирби разламывает коробки, вываливая содержимое на переросшую траву.

– Остановись! – Рейчел старается говорить спокойно. – Мало удовольствия потом все это собирать.

В коробках свернутые рулоном плакаты, какой-то отвратительный чайный сервиз с коричневыми и оранжевыми цветами от бабушки из Денвера, у которой Кирби пробовала жить в четырнадцать; высокий медный кальян с отломанным наконечником мундштука, раскрошенный ладан, пахнущий падшими империями; помятая серебристая гармоника, старые кисти для рисования и высохшие ручки; фигурка танцующих кошек, которых Рейчел рисовала на кафельных плитках: они какое-то время неплохо продавались в местной художественной лавке. Индонезийские клетки для птиц, кусочек слонового бивня с нанесенным рисунком (настоящая слоновая кость!), Будда из нефрита, лоток от принтера, набор переводных букв «Летрасет»; и ко всему прочему целая тонна тяжеленных книг по искусству и дизайну со множеством закладок из оторванных бумажек. Бусы и цепочки, а также несколько «ловцов снов», на изготовление которых они потратили целое лето, когда Кирби было десять. Некоторые дети на каникулах, чтобы подзаработать, продавали лимонад, а Кирби – сплетенные из ниток паутины со свисающими стеклянными шариками. Чего удивляться, что она выросла такой, какой выросла.