Фомичу от этой тихой красоты стало хорошо и грустно, и он сказал со вздохом:

– И зачем живет человек на свете, спрашивается? Красотой полюбоваться... Добро в себе найти и другим добро сделать... На радость чтобы. А мы рычим друг на друга, как звери. Тьфу!
– Он достал свой кисет, но поглядывал на коробку "Казбека", лежавшую возле полковника.

– Не красотой любоваться, а работать надо. Враз и навсегда!
– сказал Мотяков.

– А ты чего же не работаешь?
– Фомич свернул было цигарку, но потом сунул ее в кисет и потянулся за папиросами.

– Пожалуйста, пожалуйста!
– подал коробку полковник.

– Это не твоего ума дело, - ответил Мотяков.

– То-то оно и есть... Вам, Михал Николае, не приходилось видеть, как курушка над утятами командывает?
– обернулся Фомич к полковнику.

– Вроде бы у нас в Прудках раньше сами утки сидели на яйцах, - ответил полковник.

– То раньше! А теперь и утки пошли привередливыми. Яйца нанесет, а садиться не хочет. Вот вместо нее курушку и сажают. Та поглупее!
– Живой затянулся, пустил дым кольцами, что твой пароход.
– Так вот, выведет эта курушка цыплят на выгон и квохчет перед ними, хорохорится, хвост распускает. Все приказывает на своем курином языке - делай то, а не это. Но вот дойдут вместе до озера, утята - в воду и поплыли. А курушка на берегу квохчет. Оказывается, плавать-то она и не умеет. А все командовала - делай то, а не это. Так вот и у нас начальники иные. Сидит на посту, распоряжается - делай так-то и эдак. Командует! А снимут - куда посылать? Он, оказывается, работать-то не умеет.

– Ты на кого это намекаешь?
– спросил, багровея, Мотяков.

– Да будет тебе, Семен! Шутки надо понимать, - сказал полковник.

Фомич и ухом не повел.

– Кому надо, тот поймет. А для того, кто не понял, я еще один анекдот расскажу. Это по вашей части, Роберт Иванович.

Тот курил, заслонясь ладонью, и беззвучно смеялся.

– Ты мне ответишь за свои антисоветские анекдоты враз и навсегда!
– перебил его Мотяков.

– Это не антисоветские, а против разжалованных вроде тебя, - сказал Фомич.

– Ты что, в озере купаться захотел?
– привстал Мотяков.

– Я те не утенок... Смотри, сам не окажись там вроде той курушки, которой охолонуть надо!
– Фомич тоже привстал на колено.

– Ну ладно, ладно!
– Полковник взял их за плечи.
– Здесь пьют, шутят... А кто хочет счеты сводить, мы наградим того штафной.

– А не боишься?
– спросил Фомича полковник.
– Вдруг Мотяков опять вашим начальником станет?

– Его песенка спета, - сказал Фомич и, помолчав, добавил: - А мне терять нечего, окромя своих мозолистых рук.

– Как нечего? А пристань? Должность!

– Я от этой должности нонешней зимой на одной картошке выехал. Кабы не картошка, ноги протянул бы. При этой должности, Михал Николае, хороший корень в земле надо иметь. А у меня все, что на мне, то и при мне. Яко наг, яко благ, яко нет ничего.

– Тогда иди в колхоз... Пускай корни в землю.

– Рад бы в рай, да грехи не пускают.

– Это что еще за грехи?

– Смолоду нагрешил. Одного на сторону свалил, а пятеро при мне.

– Ну, это ты брось... Главное, нос не вешать.
– Полковник поднял розовый колпачок коньяка: - За непотопляемый прудковский броненосец и его славного шкипера Федора Фомича Кузькина!..

18

Однажды хмурым июньским днем к прудковской пристани причалил катер. Забрав пассажиров, капитан сказал Фомичу:

– Вот тебе буксирный трос. Зачаливай свою пристань и руби концы... Приказано доставить твой сундук на участок.

– Это как понимать?
– растерянно спросил Фомич.

– Как хочешь, так и понимай.
– Капитан был стар и неразговорчив.

– По причине ремонта или как?
– допытывался Фомич.
– Может, ликвидация?

– В конторе скажут.

Весь путь до Раскидухи Живой метался по своей пристани, как заяц по островку, отрезанный половодьем. В голову лезли всякие тревожные мысли насчет ликвидации, но он гнал их, цеплялся за ремонт... "Да что я, в самом деле, ремонта испугался? Ну, постою недельки две на участке, проконопачусь... Только и делов. А может, и новый дебаркадер дадут? Теперь техника вон как в гору пошла. У меня ж не дебаркадер - и впрямь сундук старый. Одной воды из него выливаешь ведер сто за день. Я что, насос-камерон?"

Вспомнил Живой, как еще прошлой осенью писал в контору заявление, чтобы починили дебаркадер либо матроса еще назначили, "потому как одному отбоя от воды нет, а семью свою держать на откачке задаром не имеем полного права...". Садок Парфентьевич ответил коротко: "Просмолим". Но не прошло и месяца с весны, как дебаркадер снова потек.

"Поди, совесть сказалась у них. Комиссия осмотрит, а там, глядишь, Дуню проведу к себе матросом. И заживем..."

Напоследок Фомич написал карандашом на тетрадном листе новое заявление насчет ремонта. Может, пригодится?