– Невероятно!
– сказал Спартак Ласточкин.

– Невероятно!
– подтвердила девица из музея.

Машина остановилась возле крайней избы. На бревнах у завалинки грелся на солнышке сухонький дед с жидкой, землистого цвета бороденкой.

– А вот и ткач, - сказал Николай Иванович, вылезая из машины.
– Евсеич, наладь-ка нам свою орудию!

– Это можно. Проходите в избу.

Евсеич пошел впереди, шаркая кирзовыми сапогами. Глядя на его узкую согнутую спину, на его морщинистую сухую шею, Спартак Ласточкин сказал, усмехаясь:

– Чего уж ему ткать! Хорошо хоть, что своим ходом идет.

– Это мои главные кадры. Опора!
– ответил Николай Иванович.
– У меня триста человек пенсионеров и всего тридцать молодежи.

– Невероятно!
– воскликнула девица.

В избе их встретила бойкая старушка с рыхлым, раздавшимся на все лицо носом, в домотканом переднике, перетянутая поперек живота, точно сноп.

– Ай, гости дорогие! И чем мне вас угощать-потчевать? Да и откель же вы такие хорошие будете? Уж и не знаю, куда пристроить вас, - певуче причитала она и хлопала руками по бокам.

– Дед, да чего ж ты рот разинул? Натяни-ка основу поскорее!
– крикнула она совсем иным тоном.
– Покажи людям свою снасть-то!

– Это мелянок верхний. А вот - нижний, - пояснял Евсеич и подвязывал на веревках две длинных палки.
– А посередь берда. Мочалу, значит, натягивает. Которая лучше, на основу идет. А похуже - уток.

Подвесив к потолку свою нехитрую снасть, Евсеич начал набирать из пучка мочало для утка и загонять его билом. Горьковато и пряно запахло липовой свежестью, и в воздух полетели мочальные хлопья.

– Уж как он работал-то!
– умилялась хозяйка, глядя на своего старика.
– Била-то, бывало, ходенем ходила в руках. Глазом не усмотришь.

– Он еще и теперь молодец. Давай, давай!
– сказал Николай Иванович.

– Нет уж, хватит... Отдавал свое.

Евсеич повернул вспотевшее острое, птичье лицо, с минуту молча и рассеянно смотрел на гостей, тяжело дыша, будто прислушиваясь к чему-то своему:

– Ноне во сне видел - быдто наро-оду в избу навалило. Думал, отпевать меня станут. А вон что, оказывается. Вы пришли.

– Что у вас болит?
– спросил его Ласточкин.

– Нутро, - ответил Евсеич и, помолчав, добавил: - Все нутро болит.

– Он докторов боится, - озорно поглядывая на Евсеича, сказала хозяйка.
– Боится, как бы его в больницу не положили.

– Чаво там делать, в больнице? Вон - осень на дворе. У нас дров нет, а ты - в больницу, - говорил свое дед.

– Зачем тебе дрова-то? Небось и до зимы не доживешь!
– все более резвилась хозяйка.

– А то что ж, и не доживешь, - согласился Евсеич.
– Поработал, слава тебе господи. С двадцать четвертого года все кули тку.

– А пенсию вам платят?
– спросил Спартак Ласточкин.

– Тринадцать рублей по инвалидности.

– У нас колхозная пенсия, - пояснил Николай Иванович.

– Сколько же вы зарабатываете?
– спросила девица из музея.

– А вот считайте, - вступился Николай Иванович.
– Платим им по шестнадцать копеек за куль. Кулей восемь соткете за день-то?

– Чаво там восемь!
– укоризненно ответил старик.
– Кулей шесть осилим со старухой вдвоем.

– Вдвоем?!
– отозвалась бодро хозяйка.
– Да я одна боле натку. С места не сойтить, натку. Нук-те!

Она села за этот примитивный станок и ловко начала петлять плоской билой.

– Хватит уж резвиться-то!
– остановил ее председатель.

– А не тревожьте ж меня, ради бога! Дайте уточину доткать, - она кокетливо избоченилась и, глядя на гостей через плечо, просительно затараторила: - Ай, с барыни десятоцку да с вас по пятацку!..
– и, довольная своей прибауткой, весело рассмеялась.

– Один момент!
– поднял руку Спартак Ласточкин.
– Вот в такой позе мы вас и спроектируем на бумагу. Музей любит радостный современный труд. Как раз то, что надо.

Он раскрыл фотоаппарат и засуетился вокруг старухи.

– Рублей тридцать зарабатывают в месяц на двоих - и то хлеб, - сказал Николай Иванович.
– Дело-то верное. Но вот беда - не финансируют нас под кули. Непланово! Осенью нам нужно заготовить сто тонн мочала. Значит, требуется тысяч семьдесят рублей. Но банк не дает нам взаймы под это дело. Ведь выплатим через три-четыре месяца. Где же нам занимать деньги? Дело требует оборота. А если мы не закупим с осени мочало, значит, - труба.