– Следовательно, не врач. Можно думать про охотника или мясника, – ввернул Олунд.

Хуртиг пожал плечами:

– К тому же Иво считает, что убийц было больше одного. На это указывает число ножевых ранений, а также то, что иные из них, похоже, нанесены правшой, а иные – левшой.

– Значит, был один преступник с хорошим знанием анатомии и один – без такового? – спросил Олунд, делая пометки в блокноте.

– Может быть, – поколебавшись, ответил Хуртиг и посмотрел на Жанетт.

Та молча кивнула. Оборванные ниточки и ничего больше, подумала она и спросила:

– А что говорит его жена? У нее нет ощущения, что Пер-Ула жил под угрозой?

– Мы из нее пока ни единого внятного слова не вытянули, – сказал Хуртиг. – Поговорим с ней попозже.

– Замок, во всяком случае, не тронут, так что, скорее всего, Сильверберг знал убийцу, – начала Жанетт, но ее прервал стук в дверь.

Несколько секунд все молчали, потом дверь открылась, и в кабинет вошел Иво Андрич.

Жанетт отметила, как Хуртиг ссутулился от облегчения – за минуту до этого в чертах его лица читалось напряжение.

Раньше она за ним такого не замечала.

– Мой путь пролегал мимо, – объявил Иво.

– У тебя есть что-нибудь еще? – спросила Жанетт.

– Да, надеюсь, более ясная картина, – вздохнул Иво, снял бейсболку, сел за стол рядом с Жанетт и начал: – Предположим следующее. Сильверберг встречает убийцу на улице и добровольно следует с ним в квартиру. Так как на теле нет следов связывания, встреча с убийцей должна была начаться как обычное общение, которое позднее переродилось.

– Переродилось – это слабо сказано, – заметил Шварц.

Иво Андрич ничего не ответил ему и продолжал:

– Я, несмотря ни на что, уверен, что убийца следовал плану. – Что заставляет тебя так думать? – Олунд оторвался от блокнота.

– Преступник не демонстрирует никаких признаков алкогольного опьянения, признаки психической болезни как будто бы тоже отсутствуют. Мы нашли два бокала из-под вина, но оба тщательно вытерты.

– Что скажешь о расчленении? – спросил Олунд.

Жанетт молча слушала. Наблюдала за коллегами.

– Последовавшее расчленение не является обычной так называемой транспортировочной разделкой и, скорее всего, происходило в ванной.

Иво Андрич описал, в каком порядке части отделялись от тела и как убийца размещал их в квартире. Как ночью и утром техники обследовали квартиру в попытках найти улики. Проверили колено унитаза, водопроводные трубы и решетку стока.

– Примечательно, что верхние части ног искусно отделены от бедренных суставов по меньшей мере несколькими разрезами, и с тем же искусством голени отделены от коленных суставов.

Иво замолчал. Под конец Жанетт сама задала два вопроса – неизвестно кому:

– А что говорит разделка трупа о склонностях убийцы? И сделает ли он это снова?

Жанетт переводила взгляд с одного на другого. Пыталась встретиться с ними глазами.

Коллеги молча сидели в душном кабинете для совещаний, сплоченные бессилием.

Несмотря на свое название, озеро Клара – Чистое – являло собой грязный водоем, непригодный ни для рыбной ловли, ни для купания.

Активно действующие канализационные трубы, местная промышленность и транспорт из Кларастрандследен служили причиной разнообразнейших загрязнений – высокое содержание азота, фосфора, присутствие в воде озера едва ли не всех металлов из таблицы Менделеева, а также мазута. Прозрачность воды была практически нулевая, и рассмотреть что-либо почти не представлялось возможным – так же как в расположенной поблизости прокуратуре.

В следственной группе своя иерархия. Есть руководитель, есть оперативные работники, и в каждом случае есть руководитель предварительного расследования и прокурор, который определяет прозрачность воды.

Кеннет фон Квист перебирал фотографии Пера-Улы Сильверберга.

Это уже слишком, думал он. Я больше не выдержу.

Если бы прокурор был в состоянии созерцать свои чувства символически, он увидел бы себя распадающимся на мелкие части, словно отражение в разбитом пулей зеркале, причем осколки были бы не крупнее ногтя большого пальца. Но такой способностью прокурор не обладал, и в голове у него вертелось только беспокойство из-за того, что он связался не с теми людьми.

Если бы не Вигго Дюрер, он спокойно сидел бы здесь в безопасности, считая оставшиеся до пенсии дни.

Сначала Карл Лундстрём, потом Бенгт Бергман и вот теперь – Пео Сильверберг. Со всеми его познакомил Вигго Дюрер, но ни одного из них прокурор никогда не считал своим близким другом. Он имел с ними дело, и этого было достаточно.

Достаточно для какого-нибудь любопытного журналиста? Или ретивого следователя вроде Жанетт Чильберг?

По собственному опыту он знал, что единственные безопасные люди – это чистые, беспримесные эгоисты. Они всегда действуют определенным образом, и можно заранее знать, что они предпримут.