Совсем иначе мыслил Роберт Оппенгеймер. Превозносимый прессой как великий победитель в войне против Японии, творец оружия, самая мощь которого гарантировала миру рах americana [8] , человек, достигший вершины славы, что, по мнению армейских психологов, являлось его единственной целью, Оппенгеймер был грустен; это чувство свойственно человеку, взошедшему на высочайшие вершины, откуда открывается даль будущего, недоступная взору простых смертных.

Руководствуясь усвоенными критериями, Оппенгеймер считал коммунистическую Россию врагом. Гражданские и военные власти США были убеждены в материальном превосходстве своей страны и верили в миф об органической нежизнеспособности коммунистического общества. Они считали, что СССР овладеет атомной энергией не раньше чем через десятки лет, а Америка тем временем, вероятно, уничтожит коммунизм. Оппенгеймер не мог проявлять такую же слепоту. Хоть он и недооценивал советские исследования, как это показали дальнейшие события, он знал, на каком высоком уровне они ведутся. Другие ученые, такие, как Эйнштейн, Сциллард, Франк, Юри, тоже знали это. И они делали вывод, что нужно немедленно довести атомную проблему до сведения мировой общественности и заключить соглашение с СССР. Оппенгеймер же писал в октябре 1944 года: «Нынешнее превосходство нашей страны в области научных и технических проблем, возникших в результате использования атомного оружия, является результатом работы, бесспорно интенсивной, но плохо организованной. Мы сможем сохранить за собой гегемонию, если будем непрерывно продолжать разрабатывать техническую и теоретическую стороны этих проблем… Ни одно правительство не сможет сохранить за собой роль гегемона, если будет почивать на лаврах успехов, достигнутых во время войны».

Большинство исследователей и даже многие государственные чиновники считали, что теперь следует вернуть лос-аламосское плато «лисицам пустыни», Оппенгеймер же прилагал всю силу присущего ему красноречия, чтобы убедить своих сотрудников продолжать работу хотя бы еще некоторое время. Многих ему удалось убедить, но кое-кто из числа тех, кто прежде боготворил Оппенгеймера, отошел от него, понимая, что в этом человеке произошла какая-то перемена.

Вот в этой обстановке ко всеобщему удивлению в октябре 1945 года Оппенгеймер объявил, что покидает пост директора Лос-Аламосской лаборатории и возвращается к педагогической деятельности. «Сверхлаборатория», создавшая атомную бомбу, уже сыграла в судьбе Оппенгеймера предназначенную ей роль; теперь он мог уступить ее другим. Личность Оппенгеймера выступает в новом свете. Он становится доверенным советником политиков и генералов, технократом атомного века. Оппенгеймер принимал участие в разработке проекта международного контроля над атомной энергией, который США должны были предложить Объединенным Нациям, и как таковой мог сказать ученым-атомникам, что солидарен с ними в главном тревожащем их вопросе. Но на этой работе лежала печать какой-то фатальной двусмысленности. Целью американского проекта было не запрещение и уничтожение атомного оружия, не восстановление свободного обмена научной информацией, а установление гегемонии США в контроле над расщепляющимися материалами и над их применением как промышленного, так и военного характера. Проект отвечал стремлениям деловых кругов, с которыми Оппенгеймер теперь, поднявшись высоко по общественной лестнице, был тесно связан.

Как бы критически ни относиться к страху перед окружением, свойственному сталинской политике, не приходится сомневаться в том, что контроль, предложенный американцами, был для России неприемлем. По этому поводу Оппенгеймер выразился весьма откровенно, заявив на одной из политических конференций после отказа СССР: «По моему мнению, незачем спрашивать себя, что случится, если русские вдруг изменят свою позицию, если они примут наши предложения и будут стремиться их осуществить. Цель наших планов – обеспечить защиту США; следовательно, сделанные нами предложения по своей природе таковы, что не могут осуществляться другими, ибо они относятся к ним весьма подозрительно».

Тщетно пытались ученые-атомники воспрепятствовать взрывам экспериментальных бомб на атолле Бикини в июле 1946 года; В конце концов большинство научных деятелей смирилось, ведь проводившиеся ими исследования, так же как и их университетский оклад, оплачивались субсидиями от армии. Надежда, что вновь настанут времена свободы в научных исследованиях, исчезла безвозвратно. Гнет полицейской слежки стал еще тяжелее, чем во время войны против Германии и Японии. В марте 1947 года президент Трумэн подписал декрет о «лояльности», согласно которому проверялась политическая и моральная благонадежность каждого государственного служащего.

В августе 1949 года снимки, сделанные в верхних слоях атмосферы с американского бомбардировщика, позволили определить, что в СССР взорвана атомная бомба. Американские правящие круги были поражены. Для Оппенгеймера же это не было сюрпризом, он предвидел такую возможность. Американский журнал «Баллетин оф Атомик Сайентистс» в то время вел кампанию против гонки вооружений; на обложке каждого номера журнала изображались часы, показывающие полночь без восьми минут. После сообщения о взрыве советской атомной бомбы стрелка была передвинута на полночь без трех минут.

Руководителями Соединенных Штатов владела тогда только одна мысль: как можно скорее создать супербомбу – водородную бомбу. Возможность использовать реакцию атомного синтеза легких ядер была установлена еще в 1942 году небольшой группой физиков, объединявшихся тогда вокруг Оппенгеймера. Больше других интересовался этой проблемой Эдвард Теллер, изгнанный расистами из Германии. Как мы уже отмечали, изучение проблем, которые связаны с созданием бомбы, основанной на принципе атомного синтеза, было отложено, поскольку в то время еще не существовало практической возможности воспроизвести реакцию синтеза. Распад тяжелых ядер – урана или плутония – вызывается нейтронами. А для синтеза легких ядер требуется весьма высокая температура, порядка нескольких миллионов градусов. Когда реакция синтеза уже протекает, она поддерживается теплотой, выделяемой в ходе самой реакции, но для того чтобы реакция началась, надо создать эту фантастическую температуру. В 1942 году средства для этого еще не были известны, теперь же такое средство имелось: урановая атомная бомба.

Теллер все эти годы ни на миг не оставлял глубоко захватившей его проблемы. Отношения Теллера с Оппенгеймером были далеко не превосходными. Он с трудом терпел правление Оппенгеймера и в конце концов покинул Лос-Аламос; Вернулся он туда в 1946 году лишь для того, чтобы прочесть лекцию о возможности создания водородной бомбы. С тех пор он вел кампанию за это оружие, мощь которого, теоретически безграничная, в несколько тысяч раз превышает разрушительную силу бомбы, сброшенной на Хиросиму. Ведь для реакции атомного синтеза не существует проблемы критической массы.

У Оппенгеймера была своя бомба. Что ж, он, Теллер, создаст собственную, еще более могучую, которую он уже с нежностью называл своей «деткой».

Своего отношения к новому проекту Оппенгеймер не высказывал в ясной форме: не поощрял, но и не выступал открыто против. С 1947 года он возглавлял Принстонский институт перспективных исследований. Этот центр научных изысканий пользовался славой одного из ведущих научных учреждений мира; существовал он на базе щедрых субсидий из частных источников. Сотрудниками института были ученые самых разнообразных дисциплин: экономисты и философы, математики и физики. Все они продолжали в Принстоне свои исследования или просто размышляли над выбранными ими вопросами. Кабинет Оппенгеймера был расположен в прекрасном здании, окруженном величественными деревьями. Он выгодно отличался от торопливо построенных лабораторий Лос-Аламоса. Окрестности Принстона были много приятнее пустыни в Нью-Мексико. А для того чтобы пройти к дому, который был предоставлен в распоряжение директора и его семьи, состоявшей из жены и двоих детей – сына и дочери, достаточно было совершить пятиминутную прогулку по красивой лужайке.