– Фью… Бери выше, Настасья! У меня в клиентах мэр города. Шишка большая и толстая, как ты знаешь, а потому сочная и хлебная.

«Знает или не знает?» – Мысли судорожно метались в голове вконец расстроенной Насти, которая понимала, что от Усова Фомину спасения уж точно не будет. И снисхождения ждать не приходится.

– Понятно. Ну ладно, пока, – аккуратно высвободившись из рук Валеры, она покатила тележку к кассе.

– Погоди, мне тоже туда, – сказал он и пристроился в очереди следом. В полном молчании они оба рассчитались за свои покупки, и Настя, помахав рукой, быстро устремилась на улицу.

– Эй, Романова, погоди, не торопись! – окликнул ее Усов, когда стеклянная дверь сошлась за их спинами. – Это хорошо, что я тебя встретил. Все равно собирался звонить. Вот что, Романова, вы заканчивайте со своей партизанщиной.

– Ка-как-ккой партизанщиной? – Настя даже начала заикаться от волнения.

– Ну, целку-то из себя не строй. Все мы знаем, что ты не целка. Даешь всем направо и налево, лишь бы попросил кто. Так что сама запомни и главному своему трахателю Фомину передай. У вас все равно ничего не получится. Можете не тратить деньги, время и нервы. Запомни. От них ничего не останется. Особенно от нервов. Да и вообще от здоровья.

– Ты, Валерочка, меня никак пугаешь? – От ярости Настя перестала заикаться и вообще волноваться. – Это ты запомни. Я здесь в своем городе. И Фомин тоже. Что захотим, то и будем делать. И выборы мы эти выиграем, даже если здоровье потеряем. Посмотрим после этого, что останется от вашего с Варзиным здоровья. И репутации. Тебе-то, Валерочка, проигрыш вряд ли простят. Глядишь, на другие кампании приглашать перестанут. У меня-то, в отличие от тебя, постоянная работа есть. А ты кто? Киллер. Мальчик по вызову. Будешь меня пугать, в ментуру сдам. Я известный журналист, и связи у меня имеются. Пошел вон, глиста ходячая! Еще раз ко мне подойдешь, прилюдно в морду плюну!

Настю несло, но она не могла остановиться. Вся грязь последних месяцев, вся накопленная усталость, страх и отчаяние выплескивались сейчас на Усова, стоящего перед ней как воплощение всего ненавистного и вражеского.

– Я что, не помню, как на последней кампании было? Ты же изжил свой яд! Исписался! Ты творческий импотент, Валера. И ты ничего не сможешь сделать Фомину. Ни-че-го! Так и запиши. – Это было уже похоже на мантру.

– Ну, сучка, – то ли выдохнул, то ли прошипел Усов, – ты еще пожалеешь! Ты еще попомнишь Валеру! Кровавыми соплями умываться будешь, да поздно будет!

– Да пошел ты на… – Настя отвернулась и решительно зашагала в сторону редакции, не обращая внимания на несущиеся ей в спину проклятия.

Руки тряслись так, что, выкладывая покупки на стол, она роняла все подряд. Наклонившись в очередной раз, на этот раз за пачкой с прокладками (будь они неладны), Настя больно ударилась об угол стола. Это стало для ее истерзанных нервов последней каплей. Швырнув пачку под стол, Настя громко и со вкусом заревела. Ей было себя очень жалко.

– Упс, это что у нас тут происходит? – На пороге Настиного кабинета материализовалась Инна, которая в творческом угаре частенько забывала посмотреть на календарь. Убийства, грабежи и прочая чернуха, за которую она отвечала, а также преступники всех мастей знать не хотели про субботы и воскресенья. А Инна Полянская, точнее Инесса Перцева, ради качественного эксклюзива вообще была готова работать сутками. И не потому, что нуждалась в деньгах – Гошин супермаркет обеспечивал ей вполне безбедную жизнь. Просто слава лучшего репортера города, самого острого и бескомпромиссного пера и признанного мастера слова требовала постоянной подпитки. В горниле этой славы Инна была готова гореть безоглядно. Сейчас ее очередной трудовой порыв пришелся как нельзя кстати.

– Инка, я не могу больше! Вот правда не могу. Я думала, что смогу, но я не могу. – Всхлипывающая Настя бросилась на шею подруге.

– Для журналиста ты, Романова, изъясняешься крайне бессвязно. Ты уж, будь добра, перестань реветь и объясни по-человечески, чего именно ты не можешь и почему.

– У меня ощущение, что я все время барахтаюсь в дерьме. Я уже от него задыхаюсь и захлебываюсь, а оно везде!

– Как в Турции…

Настя непонимающе посмотрела на Инну, та махнула рукой.

– «Джентльменов удачи» вспомни…

– Да ну тебя, я серьезно. Косые взгляды все время, в редакции шепоток за спиной, все обсуждают мою личную жизнь, Егору какие-то записки подкидывают гадостные, по телефону звонят ни свет ни заря, жену пугают. Он весь дерганый, за дочку боится. А у меня за него душа болит. Ему ведь гораздо тяжелее, чем мне. И физически, и морально тоже.

– Ну, за себя он пусть сам переживает, – философски заметила Инна. – В конце концов, это он тебя в эту грязную историю втравил, а не ты его. Ему ни жить, ни быть приспичило во власть прорваться. Любой ценой. Так что он свою цену пусть и платит. Ты про себя думай.

– Я свое решение тоже сама принимала. – Настя вытерла слезы и печально вздохнула. – Он меня никуда не втягивал, могла и отказаться.

– Ну, не отказалась же. Так что теперь нечего реветь. Всего ничего и потерпеть осталось.

– Ты даешь, ничего… Два месяца!

– Так не два же года. Как было написано на перстне царя Соломона, настоящем, конечно, а не том, из-за которого наша Наташка оказалась втянутой в детективную историю, и это пройдет… [2] – Пройдет. – Настя снова вздохнула. – Ты не обращай на меня внимания. Я так-то сильная, справлюсь. Просто накатило чего-то. Да еще Усов, гад, настроение испортил.