— На свете есть много женщин и кроме меня.

— Я это заметил. Вот что самое худшее в Лондоне — я не могу себе позволить за кем-то поухаживать. Даже совсем невинно. Я нахожусь в крайне затруднительной ситуации. Как я могу понять, что женщина — именно та, которая мне нужна, не уделив ей хоть немного внимания? Но стоит мне проявить хоть какой-то интерес, как в обществе начинают считать, что наша свадьба — это дело решенное. Если через некоторое время я пойму, что она мне не подходит, я поставлю ее в неловкое положение. Перед всеми. Все, что требуется, — это три танца в течение двух недель, и сплетням и домыслам не будет конца. Я не могу решить, подходит ли леди мне в жены на основании трех танцев.

Его пальцы замерли на ее запястье. Джессика чувствовала, как бьется ее пульс.

— В городе сейчас газетчик.

— Я избавлюсь от него. — Сэр Марк отвел глаза.

Джессика молча кивнула.

— Значит, вы понимаете, о чем я? Я просто хочу больше чем три танца. А вы само совершенство. — Он нежно погладил ее ладонь. — Но я в любом случае не могу сбить вас с пути. Ведь вы меня ненавидите. — Он улыбнулся.

Она вздрогнула. Это просто прикосновение его пальцев, ничего больше.

Она могла бы придумать остроумный ответ. Она должна была придумать остроумный ответ — ведь она хотела соблазнить его. Но как она могла добиться своей цели, если обычное прикосновение заставляло ее вздрагивать? Кроме того, она провела много месяцев в каком-то черном, страшном тумане. И это странное ощущение, этот едва заметный трепет где-то глубоко внутри, принадлежало ей. Это был солнечный луч на лице, то самое тепло, о котором она мечтала. В ней наконец-то шевельнулось настоящее, подлинное влечение, в первый раз за много-много лет. Джессика медленно и осторожно сжала пальцы, так чтобы погладить тыльной стороной ладони его руку.

Она позволила своему страху словно бы струиться сквозь нее, добраться до твердого, холодного ядра, в котором заключалось ее сопротивление. Уэстон по-прежнему владел ею, несмотря на то что они давно расстались. Она сжималась в комок от всего, что могло доставить удовольствие, даже от простых касаний. Но по крайней мере, к ней снова вернулась эта способность — испытывать искреннее влечение.

Их пальцы переплелись. Он прерывисто вздохнул.

— Я вас не ненавижу, — прошептала Джессика.

— Нет? — Сэр Марк тоже перешел на шепот. Большим пальцем он тихонько погладил ее запястье. — О боже, — вдруг выдохнул он и притянул ее к себе.

У нее еще оставалась секунда, чтобы посмотреть ему в глаза, вдохнуть его запах.

— Сэр Марк? — выдохнула Джессика. Ее голос внезапно задрожал.

Их губы соприкоснулись.

Это не был страстный, пылкий, самозабвенный поцелуй. Всего лишь его дыхание на ее лице. Его губы, нежные и ласковые, на ее губах. Но в то же время в нем не было ничего нерешительного. Ни малейших колебаний.

Ее целовали столько раз, что и не сосчитать. Джессика думала, что давно овладела наукой понимать язык губ. В конце концов, поцелуй мог означать не так уж много. Предложение — или его принятие. Приглашение к переговорам. Или изредка заключение сделки. Поцелуи равнялись деньгам. Они были печатью, подтверждающей право на обладание.

Или, во всяком случае, были для нее.

Но в этом поцелуе не было никаких требований, никаких притязаний. Его пальцы сплелись с ее, его губы легонько прошлись по ее губам. Он не провозглашал себя ее владельцем, и Джессика растерялась. Она не знала, как это воспринимать. Что делать с сэром Марком. И — что было всего важнее — что делать с собой, с этим невозможным клубком страха, желания и влечения, что таился сейчас в ее душе.

Он поднял голову и заглянул ей в глаза.

Он не стал извиняться и не стал ничего обещать.

Другой мужчина отпустил бы какую-нибудь шутку, сделал вид, что не произошло ничего особенного. Сэр Марк глубоко вздохнул и выпустил ее руку:

— Я предупреждал вас, что вы мне нравитесь.

Его слова словно повисли в воздухе. Джессике показалось, что атмосфера сгущается с каждым ее вдохом.

Так, значит, вот что это было. Вот что значил его поцелуй. Не торговая сделка. Не заявление права на собственность. Симпатия, влечение — чистое и без всяких примесей. Ни один мужчина не целовал Джессику только потому, что она ему нравилась. Невольно, не отдавая себе отчета, она поднесла руку к губам. Она хотела дотронуться до них, удостовериться, что ее кожа по-прежнему принадлежит только ей. Что на губах не остался его отпечаток. Тот самый странный трепет внутри окреп и усилился. Ощущение было незнакомым и в то же время невыразимо приятным.

Он ей нравился.

О боже, как плохо! Что может быть хуже? Что же делать с этим чувством — задавить его в зародыше или поддержать? Ответа на этот вопрос она не знала. Все это время Джессика раздумывала о том, чего хочет от нее сэр Марк, но ей даже в голову не пришло спросить себя, чего хочет она сама.

Она отвернулась и посмотрела на холм Святого Михаила. Солнце и ветер делали свое дело; туман уходил. Сам холм был освещен яркими лучами, туман покрывал лишь самое дно долины, от чего оно казалось молочно-зеленым. Будет дождь. По крайней мере, по мнению старожилов Сомерсета.