Суррей отступил от стены, тело его дрожало с такой силой, что зазвенела цепь, к которой он был прикован.

— Я посвятил эти строки тебе.

— Я знаю. — У него хранились копии всего написанного Сурреем; дерзкий и пышный стиль жизни молодого графа вынуждал его слуг подолгу ждать своей платы, а потому они никогда не отказывались от небольших дополнительных заработков.

— “Великолепный Виндзор, где же ты? Куда промчались юные годы, которые я проводил вместе с сыном короля…” Ричмонд? — Глаза Суррея наполнились слезами, и Фицрой заключил его в тесные объятия.

— Теперь ты видишь, — пробормотал он в темные кудри друга, — я не бесплотен, я живой, и я пришел, чтобы вытащить тебя отсюда.

После момента бессвязных восклицаний радости и скорби граф отстранил его и, утерев щеки ладонью, оглядел Генри сверху донизу.

— Ты совсем не изменился. — И страх снова промелькнул у него в глазах. — Ты выглядишь не старше, чем когда ты… не старше, чем выглядел в семнадцать.

— Ты и сам выглядишь мало изменившимся с той поры. — Хотя за прошедшие одиннадцать лет Суррей отпустил усы и отрастил модную при дворе волнистую бородку, его лицо и манеры претерпели не такие уж значительные перемены; вампир с трудом мог поверить, что он сам заварил кашу, которую теперь расхлебывал. Брат его сердца был порывистым, беззаботным и незрелым юношей в свои девятнадцать. Всего за несколько месяцев до тридцатилетия он все еще был порывистым, беззаботным и по-прежнему незрелым. — Что же касается отсутствия во мне перемен, это длинная история.

Граф бросился на постель и с трудом забросил скованную ногу на соломенный тюфяк.

— Я никуда не спешу, — заявил он, выгнув черные, как из эбенового дерева, брови.

Похоже, что он и в самом деле не собирался выбираться отсюда, осознал Генри, пока его любопытство не будет удовлетворено полностью. Если он хочет спасти друга, следовало сказать ему всю правду.

— Ты уехал в Кеннингхолл, чтобы повидаться с Фрэнсисом, и его величество послал меня в Шерифхьютон, — начал он.

— Я помню.

— Там я встретил женщину…

Суррей рассмеялся, и, несмотря на внешнее спокойствие, в его смехе слышался легкий намек на истерику.

— Так мне и передали.

Генри возблагодарил небеса за то, что теперь утратил способность краснеть. В прошлом сказанные таким тоном слова заставили бы жарко запылать его щеки. Впервые со времени возвращения он рассказывал свою историю; он не ожидал, что это будет столь трудно, и подошел, продолжая свое повествование, к столу, чтобы глядеть, пока говорит, в ночную тьму. Рукой он оперся о стол и почувствовал под ней бумаги, оставленные Сурреем. Закончив свой рассказ, он обернулся и посмотрел на графа. Тот сидел на краю кровати, уткнувшись головой в ладони, и, словно почувствовав тяжесть взгляда Ричмонда, медленно поднял глаза.

Накал ярости и скорби настолько исказил его лицо, что Генри невольно отступил назад.

— Суррей? — спросил он, ощутив внезапную неуверенность.

— Так ты и в самом деле вампир?

— Да…

Граф медленно поднялся на ноги; видно было, что он пытается обрести дар речи.

— Ты обрел бессмертие, — произнес он наконец, — и ты позволил мне поверить, что ты мертв.

Полностью ошеломленный, Генри поднял руки, словно защищаясь от града ударов, словно сами слова его друга были ударами.

— Смерть, в которую ты позволил мне поверить, нанесла рану, которая все еще кровоточит, — продолжал Суррей, и голос его прерывался под влиянием обуревавших графа эмоций. — Я любил тебя. Как случилось, что ты предал меня столь жестоко?

— Предал тебя? Как бы я смог сказать тебе об этом?

— А ты, я вижу, считаешь, что и не должен был ничего мне сообщать? — Брови его друга сомкнулись на переносице, а голос зазвучал еще горестнее. — Или ты думал, что не можешь довериться мне? Что я предал бы тебя? — Он прочел ответ на лице Генри. — Да, именно так. Я называл тебя братом моего сердца, и ты думал, что я разглашу твою тайну всему свету.

— Я тоже называл тебя так, и я любил тебя столь же преданно, как и ты меня, но я знал тебя, Суррей: ты не смог бы сохранить это в тайне.

— И теперь, после одиннадцати лет скорби, ты полагаешь, что можешь мне доверять?

— Я пришел, чтобы забрать тебя отсюда Я не могу позволить тебе умереть…

— Почему? Только потому, что моя гибель вызовет в тебе такое же горе, которое я испытывал все эти годы? — Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, пытаясь подавить слезы, которые трепетали в каждой паузе между словами. Спустя мгновение он сказал так тихо, что, будь Генри смертным, он не расслышал бы ни одного слова: — Я сохраню твою тайну. Я унесу ее с собой в могилу. — Затем он вскинул голову и добавил, чуть громче: — Завтра.

— Суррей! — Ничто из того, что говорил Генри, не изменило решимости его друга. Он просил; он умолял; он опустился перед ним на колени; он даже пообещал ему бессмертие.

Граф не обращал внимания на его слова.

— Умирать, чтобы отомстить мне, — это нонсенс!

— Тот Ричмонд, которого я знал, тот мальчик, который был братом моего сердца, умер одиннадцать лет тому назад. Я скорблю о нем. Я все еще скорблю о нем. А кто такой ты, я не знаю.

— Я мог бы заставить тебя, — сказал наконец вампир. — Я обладаю силой, противостоять которой ты не сможешь.