Когда при открытии в Москве университета был он выбран и назначен в студенты в университет и когда другие не только того хотели, но искали, Петр никак на то не согласился и совершенно от того отрекся так, как и от других светских ему предлагаемых состояний…

По окончании двух лет в учении богословии Левшинов ректором и архимандритом и учителем его Геннадием, у коего он и жил, обучая племянников его, представлен был в св. синод на пиитический класс в учителя в академию, вместе с справщиком типографии Петром Петровым, который ныне митрополитом Новгородским Гавриилом [54] . И хотя указом велено его, Петрова, определить, но с тем, ежели он в монашество вступить пожелает; но как он тогда от сего отрекся, то и пал жребий на Левшинова; и он определен учителем пиитики 1757 года, с получением жалованья по 170 рублей…

Определенный новый учитель обучал пиитике и греческому языку. Но притом возложена на него должность, по порядку, принятому в Академии, чтоб толковать катехизис публично по воскресным дням в собрании Академии и всех со стороны всякого состояния людей для слушания приходящих.

Французское посольство в Петербурге, с Лопиталем [55] во главе, отличалось необыкновенным великолепием… Императрице очень понравился этот блеск, а также манеры и тон маркиза Лопиталя… Жил он очень роскошно и держал в некотором роде открытый стол. Он часто бывал у моего дяди вице-канцлера, встречался там со мной и пригласил меня посещать его, на что мой дядя дал мне позволение. После того, как я побывал у него несколько раз и много разговаривал с ним, он стал хвалить меня моему дяде и предложил ему послать меня во Францию. Он сказал дяде, что недавно открыто в Версале отличное заведение, находящееся под особым покровительством короля, а именно школа chevaux l'egers [56] , что там воспитываются сыновья самых знатных французских вельмож и высшего дворянства, что хотя туда и не принимаются иностранцы, но он нисколько не сомневается в том, что король дозволит мне поступить туда, а потому предлагал написать об этом своему двору, если мой дядя захочет. Через два месяца Лопиталь получил в ответ на свое письмо уведомление от французского министра иностранных дел аббата де Берни [57] , что король с удовольствием даст приказание принять в школу chevaux l'egers племянника русского вице-канцлера. Это предложение пришлось моему дяде очень по вкусу; он доложил об этом императрице и получил от нее разрешение послать меня туда. В эту пору императрица часто приезжала запросто ужинать к моему дяде и почти каждый раз встречалась там с посланниками венским и французским. Лопиталь, как сама императрица рассказывала моему дяде, говорил ей о моем помещении в школу chevaux l'egers и вместе с тем отзывался обо мне с похвалой. Мой дядя и мой отец занялись приготовлениями к моему отъезду, а императрица была так добра, что приказала дать мне рескрипт к нашему посланнику во Франции Бестужеву [58] с поручением устроить мое вступление в помянутую школу и пещись обо мне.

Я могу сказать, что этот отъезд во Францию имел большое влияние на склад моего ума, так как он способствовал моему умственному развитию и еще усилил мою склонность к деловым занятиям. Мой дядя очень интересовался мною и всем, что касалось моего образования, и я могу сказать, что в этом отношении он был для меня настоящим отцом…

Мой дядя, очень заботившийся обо всем, что касалось моего отъезда, снабдил меня отеческими наставлениями, как я должен себя вести, дал мне рекомендательные письма к нашим посланникам в Варшаве и Вене, которые я должен был проезжать, и в особенности горячо рекомендовал своему другу русскому посланнику в Париже графу Бестужеву, попечению которого он меня всецело поручал. Он также дал мне письма в Ригу и к нашим генералам в Пруссию, через которую лежал мой путь…

Простившись с моими родными, я выехал из Петербурга, сколько могу припомнить, 27 или 28 февраля 1758 года. Мое семейство имело ко мне достаточно доверия, чтоб не назначать никакого ко мне гувернера для сопровождения меня до Парижа. Мне шел тогда семнадцатый год, но я могу сказать, что мое поведение во время пути оправдало доверие моих родных, так как я ни разу не впал в те увлечения, которые так свойственны молодым людям моих лет…

Приехав в Вену, я тотчас отправился к нашему послу графу Кейзерлингу, который принял меня очень хорошо и пригласил меня остановиться в его доме, где он уже заранее приготовил для меня комнаты…

Вена, как известно, имеет крепость и была в состоянии выдерживать осады; поэтому так называемый старый город не очень обширен. Впрочем, в нем есть площади, очень красивые улицы и прекрасные здания. В улице, где живет знать, много больших барских домов. Императрица [59] много сделала для украшения города, выстроивши для каждого министра и для каждого министерства очень большие дворцы в близком расстоянии один от другого, что очень облегчает ведение дел. Дворец, в котором живет двор, хотя и велик, но старинной архитектуры. Сверх того при дворе есть великолепная публичная библиотека, очень обширный кабинет редкостей и прекрасная картинная галерея. Казнохранилище, где находятся все коронные драгоценности, также очень интересно. Сверх того в Вене много церквей, воспитательных заведений и училищ, из которых некоторые были выстроены императрицей-королевой…

В то время в Вене было два театра и очень хорошая французская комедия. Зала, в которой давались представления, сообщалась посредством галереи с дворцом и часто посещалась двором. Немецкий театр славился великолепными балетами, и я должен признаться, что мне до той поры еще не случалось видеть ничего подобного. Австрийская аристократия очень высокомерна, любит церемонии и этикет и очень чванится роскошью своих обедов. Признаюсь, что в мое первое пребывание в этом городе, несмотря на оказанный мне повсюду хороший прием, мне не понравился господствуюший там тон. Впрочем, женщины там довольно любезны и красивы; но мужчины показались мне неприятными. Я разумею венскую молодежь; что же касается людей, состоящих на государственной службе, то едва ли найдется другая страна, где было бы столько способных должностных лиц, как в Вене…

Из Виртемберга я прибыл в Мангейм, столицу курфирстов-палатинов…

Двор находился в то время в загородном замке Швейцингер, находящемся неподалеку от города: туда вела аллея, которая содержалась в большом порядке. Я отправился туда с рекомендательными письмами к главному министру курфирста, который, испросив разрешение у своего государя, повез меня в замок и представил меня курфирсту и его супруге, и они пригласили меня на обед. При этом дворе был большой порядок, много великолепия и довольно всякого этикета. Курфирст имел репутацию человека сведущего и образованного, любящего литературу и искусства… Главный министр курфирста, которому я был рекомендован, пригласил меня войти в столовую, где ожидали прибытия самого курфирста; я застал там многочисленное общество и увидел накрытый большой стол…

До прибытия курфирста я заметил, что все очень ухаживают за одним пожилым человеком; я спросил имя этого старика и к великому моему удивлению узнал, что это Вольтер. Так как я всегда восхищался произведениями Вольтера, то и был в неописанном восторге от того, что имел случай его видеть. Я пожелал, чтоб меня представили этому знаменитому человеку, и просил у него позволения посетить его после обеда (он жил в замке). Лишь только вошли в залу курфирст и его супруга и лишь только они обменялись несколькими словами с некоторыми из гостей, мы сели за стол; мне пришлось сесть недалеко от курфирста, что мне было очень приятно, потому что это давало мне возможность не проронить ни одного слова из того, что говорил Вольтер…