Каждая женщина[42] одевалась в самые лучшие одежды — ослепительно белую изящную «рафигат»[43], а поверх нее — голубое платье «аттари», затем пурпурно-красную робу «тамбаркамт»[44]. На украшенных хной пальцах красовались серебряные перстни, в ушах звенели, покачиваясь, серьги и подвески, а на тонких запястьях устраивались наборы браслетов. В такой день всякую шею обматывали цветные бусины ожерелий. Женщины старались избавиться от украшений из золота или воздержаться его носить, опасаясь того зла, что навлекает этот шайтанов металл. Они готовили бубны и барабаны, тренировали языки и глотки к заливистым кликам радости и тоскливым печальным песням ожидания.

Все это собрание выходило с утра пораньше в путь, двигалось разноцветной процессией по голым холмам через крутые склоны оврагов и вади по направлению к югу, туда, откуда устремляли свои пики к небесам вершины гряды Акакус. Велико бывало их изумление при виде угнанного в добычу скота: наравне со стадами верблюдов, коров и овец следовало иное стадо — чернокожих мужчин и женщин, длинную вереницу которых радостно погоняла группа охранников гигантского роста, а остальные, ростом поменьше, также сопровождали пешие толпы угнанных в неволю рабов. Все песни тоски замирали на устах встречавших.

Вместо нее разгоралась дикая ревность. Всякой женщине нетрудно сообразить, какую соперницу для нее представляла почти любая из новых пленниц, какую угрозу таила в себе каждая стройная эфиопка — эта женщина из легенд — для нее, законной жены своего мужа, cлабость натуры которого она знала по опыту, и вот — встречала ту, что при свете полной луны могла предстать этакой тонкой камедоносной акацией[45] или изящной гурией из райского гарема…

Делили скот, долго спорили о пленных. Вождь вмешивался в эти споры, делил добычу сообразно опыту и собственной мудрости. Говорил: «Справедливость требует, чтобы суд происходил по жребию, и мы не слышали, чтобы закон этот обидел кого-нибудь в Сахаре». Пухлые чалмы колыхались в знак согласия. Кисти на рукоятях мечей слабели и вождь продолжал: «За одну пленницу следует отдать три рабских головы… Кто против? Ну, с милостью божией!»

И этот дележ кончился таким же образом — и с него начались женские невзгоды.

На третий день после возвращения вождь призвал одного из бродячих факихов и заключил через него брачный договор с одной эфиопской пленницей высокого роста. Мужчины узрели в сем пример для подражания и поспешили войти к своим пленницам — согласно сунне Аллаха и пророка его, на виду и на слуху жен своих и детей кровных.

Вот таким образом проложила тоска свой путь в душах счастливых и знатных жен племени.

3

И как только услыхали они о призыве своего факиха пустить на волю души людские и рабов их, тут же восславили Аллаха и стали молить его, чтобы одержал победу сей долгожданный мехди[46], которого они совсем заждались, чтобы вернул он мужам разум утраченный и наставил их на истинный путь и освободил бы их, женщин несчастных, от произвола этих негритянских соперниц.

Несколько жен нанесли визит в молитвенный шатер, и одна из этих знатных сказала:

— Я всегда полагала, что я женщина вольная и благородная, и не думала никогда, что может меня негритянка пленная в рабство обратить!

— Думали мы, что госпожи мужей своих, а стали презренными рабынями! — поддержала ее одна из подруг.

— Господа нашего призываю, — прошептал тут соболезнующе шейх братства. — Кто мы все есть, как не рабы Единственного Единого!

Молодая красавица, недавно отданная замуж, расплакалась при этих словах и залепетала:

— А мы-то… рабыни рабов…

— Упаси бог!

Тут заговорила опять первая женщина, она возбуждалась все больше:

— Что, тебя радует что ли, что свободная станет рабыней рабыни?

— Не позволит Аллах! Свобода — вера моя. Об одном лишь печалюсь, чтобы освободился человек!

— Мы с тобою будем. Все, чем владеем, в твое распоряжение отдадим. Что повелишь, тому повинуемся. Облегчи долю нашу, воспрети браки[47] на пленницах из джунглей. Приплод наш благородный под угрозой — пропадет ведь от негритянской крови, о господи!

— Было уже, сказал я слово свое по данному делу открыто.

— О Аллах! Аллах на стороне веры твоей, господин наш факих!

Тут вся тайная делегация заголосила в печальном речитативе:

— Аллах победу дарует вере твоей, господин наш факих! Аллах ото всех презренных врагов нас избавит — воистину, аминь!

И они обнажили руки, готовясь читать фатиху[48]…

Вот что рассказывают легенды о той тайной встрече. Никто точно не знает, звучали ли там какие-нибудь еще обещания при том уговоре, или вообще все, о чем болтают в селении, — пустое преувеличение, слухи одни из тех многочисленных россказней, что передают людям разные передатчики, кто знает?