– Слушай, что начальник тебе говорит, – вставил Спетт, стоявший к ним спиной и достававший высохшие носки с печки. – Какой тебе прок от денег, если голову все равно отрубят?

– Я невиновен, – тихо произнес Пеккари. – Я говорил, что…

Спетт резко обернулся. Кайса вскочила и гавкнула.

– У Юханссона было шестеро детей! – заорал он. – Один бог знает, что с ними теперь будет! Оскару Линдмарку было двенадцать лет. Пистолет Юханссона нашли у тебя в комнате. Мешок с частью денег – у тебя на чердаке. Ты знал, что Юханссон везет деньги. Я хочу, чтобы ты рассказал мне. Рассказал, как ты украл сани у Бэкстрёма, как застрелил Юханссона из его пистолета, как зарубил Оскара Линдмарка топором. И я не желаю слушать твою ложь. Или сознайся, или молчи.

Спетт схватил пальто и меховую шапку.

– Пойду выйду, – сообщил он Бьёрнфуту. – Мне нужно подышать.

Выходя, он столкнулся с мужчиной на крыльце, который как раз собирался постучать. Мужчина зашатался, но Спетт успел поймать его и удержать от падения. Это был рослый усатый мужчина, в котором они узнали городского фотографа Борга Меша.

– Господин полицейский! – воскликнул фотограф. – Не хватает только музыки. Кто поведет в танце – вы или я?

Плохое настроение Спетта как рукой сняло. Он расхохотался и вернулся в участок, предоставив Кайсе одной совершать ночную прогулку. Меш же втащил внутрь сумки с оборудованием. Потом протянул руку через прутья решетки и поздоровался с Эдвином Пеккари.

– Можно вас сфотографировать?

Пеккари отдернул руку.

– Нет, я…

Бросив испуганный взгляд на Спетта, он замолчал.

– Тогда я вам покажу для начала пару снимков, – предложил Борг, чтобы снять неловкость.

Из портфеля он достал стопку черно-белых фотографий, завернутых в шелковую бумагу, и начал демонстрировать одну за другой, каждый раз аккуратно укладывая предыдущую.

– Вот… смотрите… это король Оскар Второй после открытия пограничной железной дороги. А это снимок ужина короля с диспонентом [10] Лундбумом. Важные господа. Я фотографирую важных людей. Это моя работа. Что вам еще показать… а, вот, смотрите… Атлетический клуб Кируны…

Тут даже Спетт с Бьёрнфутом подошли поглядеть, как мускулистые атлеты в черных майках-трико с широкими кожаными ремнями и в светлых лосинах позируют фотографу. На полу перед ними лежали штанги и гири всех размеров.

– Вон тот, с медалями, – Херман Туритц, – пояснил Меш. – Как нам повезло, что в нашем городе есть такой выдающийся спортсмен…

Он замолчал, с интересом разглядывая Пеккари.

– А вы на него похожи. Не могли бы вы немного повернуть голову в сторону? Нет, в другую… Видите сходство, господа?

Фотограф продолжил говорить, одновременно проворно доставая оборудование.

– Во-первых, лоб похож. И челюсть. У вас интересный френологический тип лба, господин Пеккари. Говорит о силе характера. Вы не знали? Я об этом сказал господину Туритцу, когда его фотографировал. Что ожидал увидеть развитый череп геркулесовского типа, какой бывает у физически развитых людей. Эх, надо было захватить его фотопортрет с собой. Вам было бы интересно взглянуть… Но ничего – в следующий раз. Я сказал господину Туритцу, что сила духа для атлета важнее физической силы. Это она делает из обычного спортсмена чемпиона. Медали требуют жертв. Я слышал на днях, что он по глубокому снегу пробежал аж до самой Курраваары… Не могли бы вы позволить мне сделать снимок… Подойдите поближе к решетке… Да-да, вот так. Нет, не смотрите на меня. Опустите глаза, как раньше… Я вижу грусть в ваших глазах. Грусть, которую хочу передать на пленке… Замрите…

Вспышка. Борг Меш поменял стеклышко и посыпал магния для вспышки.

– Не могли бы вы подойти еще ближе? – продолжил он болтать. – Покажите свое лицо между прутьев… Вот так. Не могли бы взяться руками за прутья?.. Да-да. А покрепче?.. Одну руку повыше, другую – пониже. Вы бы могли стать актером, если бы пожелали, господин Пеккари. Минуточку…

Меш подошел к решетке и расправил рубаху арестованного так, чтобы видны были пятна крови.

– Откройте глаза пошире, господин Пеккари. Именно так. Вы просто мысли мои читаете.

Бьёрнфут увидел, как Пеккари подчинился просьбе. Преступник позировал на камеру. Он словно хотел протиснуться сквозь прутья. Зрачки расширены, руки вцепились в железные прутья, кровь на рубахе, синяк под глазом, распухшая губа.

Спетт впустил внутрь Кайсу, и она тут же радостно вцепилась в лосиную челюсть и улеглась возле камина. Фотограф Меш угостил всех турецкими сигаретами. В этот момент в дверь заколотили.

– Кого еще нечистый принес?

Фотограф выглянул в окно. Светало. В это время года солнце не поднималось выше линии горизонта, и светло было только пару часов днем.

– Следи за словами, – подмигнул он. – Это к нам слуга Господень заглянул.

Проповедник восточных лестадианцев Ванхайнен был одет в черные брюки, черную рабочую жилетку и шерстяное пальто. Днем он работал в городе водовозом. Проповедники лестадианцев отличались от протестантских пасторов, живущих за счет своей паствы. Нет, эти люди сами зарабатывали на жизнь. Они не хотели быть бременем для братьев по вере. И проповедовали они по-другому: не листали Библию толстыми пальцами, выискивая словечки послаще, которые пришлись бы по вкусу городским прихожанам. Такой человек вошел в участок вместе с отцом убитого Оскара Линдмарка.