— Трудное положение.

— Ага. Мягко говоря.

— А что ты думаешь о моей жене?

— Может, она упадет с лошади. Или свалится в реку.

— Мне никогда не везет.

— Это точно, — согласился Салливан. — Уж если кто и упадет в реку, то это вы, босс.

4 августа 1917 года

Сегодня мы впервые вместе едем в МакКаллоу-Спрингс. Сначала Мария держалась поодаль, как служанка, но я взял ее за руку. Мы перекусили в «Альмачитас», выпили «Карта Бланка», побродили по улицам в обнимку. Никогда не чувствовал себя лучше. Наверное, отчасти мы таким образом пытаемся соорудить плотину против поднимающейся на нас волны. Как будто можно остановить ненависть любовью. Смешно.

Вечер мы проводим в библиотеке, моя голова лежит у нее на коленях.

— Почему ты не выходила замуж?

Она молча пожимает плечами.

— Нет, правда?

— У меня были любовники, если ты об этом.

Не об этом, и мне неприятно про это думать, но продолжаю настаивать.

— Я не могу принадлежать человеку, который не уважает меня, — отвечает Мария. — Лучше умереть.

— Неужели все настолько плохи?

— Мне надо было родиться мужчиной.

Игриво щипаю ее за бедро.

— Они уверены, что ты должна ими восхищаться, независимо от их достоинств. И даже если ты не стираешь их одежду собственноручно, предполагается, что будешь командовать специально нанятыми для этой работы женщинами. Мексиканцы еще хуже, — передернула она плечами. — Мексиканский мужчина ведет тебя, скажем, в роскошный отель или в живописный уголок в горах и демонстрирует его так, будто он его и создал. И отчасти даже сам в это верит.

— Это просто бравада, — вступился я за бедных мексиканцев.

— Неважно. Он искренне в это верит. Поэтому я не вышла замуж. И не собираюсь.

Я умоляюще смотрю на нее.

— Только за тебя, конечно. — Наклонившись, она с улыбкой целует меня.

Утыкаюсь в ее колени, крепко обнимаю ее за талию. Но чуть позже, подняв голову, вижу, что она смотрит в темное окно, как будто вовсе не замечая меня.

— Есть еще одна легенда, — начинает она.

Давным-давно на Равнинах Диких Мустангов жил юный вакеро, он был очень хорош собой, но очень беден, и влюблен в дочь ранчеро-техасца.

Этой девушки, чья красота слепила глаза, добивались все молодые ранчеро, жившие по обоим берегам реки. Но, чистая сердцем, она думала не о мужчинах, а только о лошадях; она мечтала о редком жеребце из стада диких мустангов. Этот скакун был не только белоснежным, но и огромным, шестнадцати ладоней в холке. Идеальной масти, идеальных статей, он был быстр, как чистокровный скакун, и о нем, как и о девушке, мечтал каждый мужчина, хоть раз видевший его. Но поймать никто не мог.

Когда юный вакеро узнал, как страстно жаждет его избранница этого скакуна, он решил сделать ей подарок. Месяцами он выслеживал животное, изучал его привычки и тайны. И однажды ночью он засел у дальнего озера, куда мустанг ходил на водопой, и заарканил его. Много недель кормил он мустанга сливами, хурмой и ломтями piloncillo [129] , пока жеребец не позволил наконец погладить себя, а потом подпустил с уздечкой, а потом разрешил оседлать. Но и тогда вакеро не пытался сесть в седло, лишь одной ногой вставал в стремя, пока не понял, что конь принял его.

Он учил его скакать под седлом, не покоряя и не надламывая дух мустанга.

Объездив коня, вакеро вычистил его, расчесал гриву и прискакал на белоснежном мустанге к дому техасского ранчеро. Он тихонько позвал дочь хозяина. Отворив окно, девушка сразу узнала юного вакеро и, конечно, его скакуна и поняла, что именно за этого человека она выйдет замуж. Они нежно и целомудренно поцеловались, но решили не заходить дальше, пока не найдут священника.

К сожалению, за ними следили. Их видел жирный сынок ранчеро-американца; когда не удавалось насиловать служанок, он прятался в кустах под окном красавицы и, подглядывая, как она раздевается, занимался непотребными вещами.

«Это мама так рассказывала?» — поинтересовался я.

Она проигнорировала вопрос.

…Жирняй помчался к своему папаше с новостью, что самая прекрасная девушка на свете собирается выйти замуж за простого вакеро. И вдвоем они устроили засаду.

Они подстерегли его и убили из особых дальнобойных ружей выстрелом в спину, а потом рассказывали дружкам, как метко они стреляют, как сумели прикончить мексиканца с такого расстояния.

Но когда они добрались до тела юноши, белый мустанг вернулся, чтобы защитить его. Он взвивался на дыбы, бил копытами, и ранчеро с сыном пришлось убить и его тоже. А потом они отрезали голову вакеро.

Девушка, когда ее возлюбленный не вернулся, взяла ружье своего отца и покончила с собой. Но Господь воссоединил благородные создания, и каждое полнолуние можно увидеть вакеро верхом на его призрачно-белом скакуне — держа голову в руках, он скачет, сопровождаемый табуном мустангов, в поисках души суженой.