— А через ворота нельзя войти? — спросила она.

Он наградил ее красноречивым взглядом.

—Да поняла, поняла, не надо так смотреть, — пробормотала Вейн. — Дальше куда?

Он, не отвечая, ушел. За стеной было пустынно и тихо, а еще грязно и воняло нечистотами. Впереди маячило деревянное здание, с заколоченными окнами и сгнившим крыльцом. Как поняла Вейн, к нему-то они и направлялись. Быстро осмотревшись, мужчина залез рукой под порог, прямо в гнилую труху и вытащил оттуда ключ.

— Прошу вас, лейна, — хмыкнул он, распахивая дверь.

— Благодарю вас, светлый дер, — с достоинством кивнула Вейн и вошла в дом.

Внутри пахло плесенью и мышами, но это был дом, с крышей, стенами и очагом, и оттого он сейчас казался почти дворцом.

— Чей это дом?

— Ничей, — резко ответил мужчина, скидывая с плеч мешок и снимая плащ.

Вейн промолчала. Она уже поняла, что Дир не любит личные вопросы. Лишь искоса посмотрела на мужчину и вошла в коридор.

Домишко был маленький - основная комната, где мужчина пытался разжечь огонь в очаге, и еще одна, малюсенька, похожая на чулан. Здесь не было даже окна, зато имелся тюфяк. Девушка легла на него и блаженно зажмурилась. Она дала отдых уставшему телу, борясь с соблазном свернуться калачиком и уснуть. С углов свисала мохнатая паутина, и почему-то Вейн порадовалась, что даже в мертвых землях водятся обычные пауки, плетущие свои сети в заброшенных домах. Она лежала, чувствуя, как ноют натруженные мышцы, и кружится голова. Но совесть не позволила отдыхать слишком долго. Возможно, Диру нужна помощь? И еще неплохо бы хоть немного смыть с себя грязь.

Вейн заставила себя подняться и выйти в комнату с очагом. Ее спутник уже разжег огонь, от живого тепла стало гораздо уютнее. Самого мужчины не было видно, зато зияла дыра подпола. Вейн заглянула в темный провал.

— Дир? Ты там?

— Лови, — донесся до нее глухой голос, и на доски вывалился темный мешок, в котором что-то звякнуло.

— Что это?

Она присела на корточки, развязывая веревку. Внутри обнаружились сухие грибы и корешки, проросшая сморщенная картошка и несколько морковок, а также темная бутыль и склянка топленого жира.

— Ужин, — обрадовалась Вейн и усмехнулась. Еще совсем недавно она морщила нос, когда куропатки были недостаточно прожарены. Девушка решительно тряхнула головой, отгоняя воспоминания.

Из темного лаза показались мужские руки, и Дир, подтянувшись, вылез из подпола.

— Ага, — ухмыльнулся он. — Где-то и котелок был, сейчас найду.

— Мне бы руки помыть, — робко попросила Вейн. — И лицо.

— Здесь недалеко колодец есть, я схожу.

— Спасибо.

— Все равно без воды похлебку не сварить, — пожал он плечами. — Овощи пока почисти. Только тонко кожуру снимай, поняла?

Он ушел к колодцу, а Вейн уселась у огня. Она старалась чистить картошку, как он показал, но у Дира выходило тонко-тонко, словно не кожура, а пергамент, у Вейн же она отлетала кусками. Мужчина вернулся с ведром воды, налил в котелок и отобрал у Вейн нож.

— Беда с вами, благородными, — сквозь зубы процедил он. — Руки из... хм… растут. Кроме танцулек ничего не умеете. Сейчас вода нагреется, умоешься.

Она благодарно кивнула. Вейн не обижали его слова. Чего ради дуться, если он прав? Чистить картошку ее никто не учил, да и подумать об этом когда-то было смешно. Так ведь и руки испортить можно…

Девушка с грустным смешком осмотрела свои грязные и ободранные ладони с обломанными ногтями. Какими же глупостями когда-то была забита ее голова! Боялась руки испортить, надо же.

Она невидяще уставилась в огонь. Все это время: пока она шла, убегала от опасности, дрожала от ужаса, было легче… не думать. А стоило остановиться, как воспоминания навалились, словно глыбы камней, придавили, грозя расплющить.

Музыкальная шкатулка… Серебряные глаза… У тебя такой красивый смех, Вейн…

— Вода нагрелась, — хмуро сказал Дир.

Он принес небольшую лохань, поставил у огня. Подвесил над очагом котелок с похлебкой. И вышел, прихватив с собой бутыль.

Вейн неуверенно оглянулась на полог, заменяющий в комнате дверь, потом махнула рукой и разделась. Торопливо обмылась, вытерлась нижней рубашкой и с тоской посмотрела на грязное и местами рванное платье. Но выбора не было, пришлось снова влезть в черный балахон, что ей выдали в темнице. Как смогла, постирала сорочку и развесила у очага, надеясь, что до утра она просохнет.