Плечи Эмила обмякли.

Гешев подошел вплотную, спросил:

— Согласен или нет?

Голос отказал Эмилу. Он кивнул.

— Превосходно! — похвалил его Делиус.— А вы сомневались, господа.

Машину и на этот раз не вызывали. Поехали трамваем — старым вагоном четвертого маршрута, проданным софийскому транспортному обществу бельгийской компанией «Себион» еще в начале века. Вагон дребезжал, мерзко взвизгивал, тормозя на поворотах, и Эмил едва не терял сознание. После спертой атмосферы камеры и вынужденной неподвижности чистый воздух и движение кружили голову; страх за Белину и Марию подкашивал ноги.

Слабый, как ребенок, цепляясь за перила, он поднялся на второй этаж своего дома. Гешев трижды, с неравными интервалами, нажал на пуговку звонка. Один из агентов, сидевших в засаде, открыл, вытянулся.

— Господин начальник, за время дежурства...

— Заткнись! — сказал Гешев и подтолкнул Попова в спину: — Входи.

Передатчик стоял на прежнем месте. Эмил сел, уперся взглядом в окно, в балкон с распахнутой дверью. Прямо напротив, на другой стороне улицы — метрах в двух по прямой — был другой балкон. Подумал: если бы охранники отвернулись, зазевались, можно было бы выскочить, перемахнуть через перила — и уйти.

— У тебя есть часы? — спросил Гешев.

— Нет.

— Возьми мои, только не урони. Их мне министр подарил. Хорошие часы, фирма «Омега», всех нас переживут.

Стрелки на циферблате показывали 1G.00.

Сбоку, придвинув стул поближе к передатчику, пристроился немец. Подключил к выходным клеммам вторую пару наушников.

Эмил смотрел на него, на балкон напротив и думал, что надо во что бы то ни стало вставить в радиограмму сигнал, говорящий о том, что рация провалена и работает под контролем врага. Удастся или нет? Здесь многое зависело от опытности немца-оператора, которому предстояло вести контроль за радиообменом... Балкон... Он притягивал взгляд. Всего несколько метров — и свобода.

Из глубины комнаты за Эмилом внимательно наблюдал Гешев. Лицо его было непроницаемым, сигарета вяло тлела в углу рта.

В 16.25 немец включил передатчик. Дал нагреться лампам, жестом показал Эмилу, чтобы тот взял наушники. Дезинформационные телеграммы лежали слева от ключа Морзе — на привычном для Эмила месте. Здесь же была и заляпанная чернильными кляксами школьная линеечка, ею он обычно отделял ряды в колонках.

— Ты готов, Попов? — спросил Гешев, не вынимая изо рта окурка.

— Да,— сказал Эмил.

— Когда начнешь, помни о своих девчонках.

— Пожалуйста, начинать! — сказал немец.— Мы имеем регулярный время.

Эмил положил пальцы на ключ. Теперь все решала скорость. В подписи следовало заменить одну букву на другую — лишний значок по азбуке Морзе. Это означало провал.

Он отстукивал точки — тире, а пот заливал глаза.

Соленые капли скатывались к губам. «Простите меня, Маруся и Белина...» Открытый текст: МКС вызывает ЛНТ. И еще раз: МКС вызывает ЛНТ... Пауза... Ответный сигнал: «Передавайте!»

Никогда еще Эмил не работал столь быстро. У немца, слушающего эфир, против воли округлились глаза. Он явно не ожидал такой скорости и не поспевал за Поповым. Первую телеграмму Эмил уложил в две минуты; заключил измененной подписью и сдернул наушники. Пальцы немца, вооруженные карандашом, забегали по блокноту. Центр отвечал, словно и не было сигнала. Попов подумал: «Не поняли? Что я наделал! Центр клюнул на радиоигру, и я — предатель».

Немец подписал последнюю строчку, глазами показал: «Наушники!»

Эмил взялся за ключ. Цифрогруппа... Пятая, седьмая... Двадцатая... Чуть медленнее, чем в первый раз, вновь отстукал искаженную подпись.

Оператор Центра выдал в эфир «квитанцию» — окончание приема и прекратил радиообмен. Карандаш в руках немца застыл, опустился на стол.

— Что случилось? — спросил Гешев.

— Конец,— сказал немец.

— Он что-нибудь сделал не так?

— По-моему, нет... Нет, все имело быть правильно.

Гешев повернулся к Эмилу.

— Счастлив твой бог! Завтра повторишь.

Эмил исподлобья посмотрел на балкон: два метра до свободы. Вытер пот со лба. Попросил сигарету. Гешев щелкнул портсигаром, дал прикурить. У него, судя по всему, было превосходное настроение.

— Неплохо начинаешь, Попов! Твоя жизнь в твоих руках. Ты хочешь жить?

— Да,— сказал Эмил искренне.

— Я подумаю, что можно будет сделать для тебя. С судом у нас по ряду вопросов не существует расхождений. Думаю, если мы походатайствуем, ты отделаешься концлагерем.