Зато Ленц превратился в огонь и пламя. Его нельзя было узнать – настолько он преобразился. Золотистая копна волос блестела, как хохолок удода. Из него так и вырывался искрометный фейерверк острот. За столом царили двое – он и Биндинг. А я только при сем присутствовал и мало чем мог обратить на себя внимание – разве что передать какое-нибудь блюдо, или предложить сигарету, или чокнуться с Биндингом. Это я делал довольно часто. Вдруг Ленц хлопнул себя по лбу:

– Ну-ка, Робби, притащи наш ром! Ведь он заветный – припасен для дня рождения!

– Для дня рождения? А у кого это день рождения? – спросила девушка.

– У меня, – сказал я. – Меня и так уж весь день преследуют из-за этого.

– Преследуют? Вы что же – не хотите, чтобы вас поздравляли?

– Нет, хочу, – сказал я. – Поздравлять – это совсем другое.

– Ну, тогда всего вам самого хорошего!

Секунду я держал ее руку в своей и чувствовал ее теплое сухое пожатие. Потом пошел за ромом. Небольшой загородный ресторан стоял посреди огромной безмолвной ночи. Кожаные сиденья нашей машины были влажны. Я стоял и смотрел на горизонт, где небо окрасилось красноватым заревом города. Я охотно стоял бы так еще и еще, но Ленц уже звал меня.

Биндингу ром пришелся не по нутру. Это стало заметно уже после второй рюмки. Пошатываясь, он пошел в сад. Я встал и вместе с Ленцем направился к стойке. Он потребовал бутылку джина.

– Изумительная девушка, тебе не кажется? – спросил он.

– Не знаю, Готтфрид, – ответил я. – Я не присматривался к ней.

Он пристально посмотрел на меня своими лучистыми голубыми глазами, затем покачал разгоряченной от хмеля головой:

– Зачем же ты, собственно, живешь, детка?

– Сам уже давно хочу это понять, – ответил я.

Он рассмеялся:

– Мало ли чего ты хочешь! Так просто этого никому не понять… А я пойду и попробую разведать, что там между ними – между этой девушкой и этим толстым автомобильным каталогом.

Он пошел в сад за Биндингом. Вскоре они оба вернулись к стойке. Видимо, полученная информация оказалась благоприятной, и, полагая, что путь перед ним открыт, Ленц с возрастающим восторгом стал обхаживать Биндинга. Они распили еще одну бутылку джина и через час перешли на ты. Уж коли на Ленца находило хорошее настроение, он делался таким неотразимым, что противостоять ему было нельзя. Тут он и сам не мог бы устоять против себя. Теперь же он окончательно покорил Биндинга и уволок его в беседку, где оба принялись распевать солдатские песни. Увлеченный пением, последний романтик начисто забыл про девушку.

В зале трактира остались только мы трое. Почему-то вдруг наступила полная тишина. Только раздавалось тиканье шварцвальдских ходиков с кукушкой. Хозяйка наводила порядок и по-матерински поглядывала на нас. На полу около печки растянулась рыжая охотничья собака. Иногда она взвизгивала во сне – тихо, высоко и жалобно. За окном проносились легкие порывы ветра. Их заглушали обрывки солдатских песен, и мне почудилось, будто этот небольшой зал вместе с нами поднимается куда-то вверх и парит сквозь ночь и годы, мимо нескончаемых воспоминаний.

Я впал в какое-то удивительное состояние. Время словно исчезло. Оно перестало быть потоком, вытекающим из мрака и вливающимся в него. Оно превратилось в озеро, в котором беззвучно отражается жизнь. Я взял свою рюмку с искрящимся ромом. Подумал о листке, который утром с грустью исписал в мастерской. Теперь грусть прошла, и казалось – все безразлично, лишь бы быть живым. Я посмотрел на Кестера. Он говорил с девушкой, но я не обращал внимания на его слова. Я ощущал нежный блеск первого хмеля. Он горячил кровь и нравился мне потому, что любую неопределенность облекал в иллюзию какого-то приключения. Где-то в беседке Ленц и Биндинг пели песню про Аргоннский лес. А рядом со мной слышались слова незнакомой девушки. Она говорила тихо и медленно своим низким, будоражащим и чуть хрипловатым голосом. Я допил свою рюмку.

Ленц и Биндинг снова присоединились к нам. На свежем воздухе они слегка протрезвели. Настало время собираться в обратный путь. Я подал девушке пальто. Она стояла передо мной, расправив плечи и откинув назад голову, с полураскрытыми губами и никому не адресованной улыбкой, обращенной куда-то вверх. И вдруг я на мгновение невольно опустил ее пальто. Где же все время были мои глаза? Спал я, что ли? Теперь я понимал восхищение Ленца.

Полуповернувшись, она вопросительно посмотрела на меня. Я быстро приподнял ее пальто и тут заметил Биндинга, который все еще стоял у стола, красный как рак и в каком-то оцепенении.

– По-вашему, он сможет повести машину? – спросил я.

– Думаю, сможет…

Я продолжал смотреть на нее.

– Если он недостаточно уверен, то с вами может поехать кто-нибудь из нас.

Она достала пудреницу и открыла ее.

– Да уж как-нибудь доедем, – сказала она. – После выпивки он водит намного лучше.

– Лучше, но, вероятно, менее осторожно, – ответил я.

Она посмотрела на меня поверх своего маленького зеркальца.

– Что ж, будем надеяться, – сказал я.