Айвам залез на торос и оглядел площадку. Перед ним лежала ровная, чуть-чуть запорошенная снегом длинная дорожка.

— Ишь, какое место подыскал лётчик! Сверху он все видит, как птица, — вырвалось у мальчика.

Айвам прошёлся по площадке, пробуя на ходу лёд ударом пешни. Лёд хорошо держал человека.

Несколько сильных ударов пешней, и в лунку хлынула вода. Айвам отколол кусок молодого льда и отошел от лунки. Разглядывая толщину зеленоватой льдинки, Айвам задумался: «Сколько здесь сантиметров? Лилит, как узнать сантиметры? Ты знаешь, какая это важная задача? Здесь ведь учительницы нет. Кто поправит ошибку?»

— Метр… сто сантиметров… — вспоминал он вслух. Шапка сползла на затылок, лоб нахмурился, и от раздумья мальчика бросило в жар.

— Скорей надо думать, Айвам. Свет подходит. Сегодня солнце чуть-чуть подольше задержится, — торопил он себя.

Айвам вспомнил объяснения учительницы: «Вот спички. Длина спички — четыре сантиметра».

Айвам побежал в своё жилище, схватил коробочку спичек и, не задерживаясь, напрямик понёсся через то место, где вчера упали тюки с самолёта. Здесь, недалеко от снежных вмятин, валялся нож. Айвам на ходу схватил его и примчался на снежную дорожку.

Мальчик очистил льдинку ножом, приставил к ней пешню, сделал на конце деревянного держака пешни зарубку. Для удобства он сел на лёд, пешню положил на колени и стал прикладывать спичку:

«Вот четыре… еще четыре. Стало восемь. Еще четыре… двенадцать. Еще прибавить четыре… шестнадцать. Ой, как правильно здесь надо считать! От этого счёта зависит жизнь лётчика, — подумал Айвам. — Четыре раза по четыре. Четырежды четыре — шестнадцать. Пр авильно…» — И Айвам свободно вздохнул. На пятую спичку места до зарубки не хватало. Совсем немного — меньше полспички. Сколько же будет всего сантиметров? Айвам подумал, тяжело вздохнул и сказал:

— Наверное, девятнадцать.

Он принялся измерять сначала. Но сколько ни измерял он — результат был тот же. А один раз получилось даже меньше девятнадцати сантиметров.

Айвам встал, воткнул пешню в снег и с грустью промолвил:

— Эх, Лилит, как мало не хватает.

Но Лилит даже не обернулся. Он был занят более важным делом: лапкой чесал за ухом.

Стало светло.

Айвам взглянул на кумач, на пешню. Не нужны они сегодня. Подымать флаг нельзя. Он взял кумач, встряхнул его. Было тихо, морозно. Бесконечные ледовые поля простирались во все стороны. Прозрачный воздух, как чистый-чистый лед на озере. Воздух струился, а мороз щипал лицо. Вдали, далеко-далеко, виднелся берег. А ведь пешком не пойдёшь туда. Далеко — это ничего, но на пути обязательно попадётся Открытая вода — и всё: дальше не пойдёшь.

Айвам долго стоял с кумачом в руке. Он оглядел широкое небо, молчаливые торосы, одинокие ропаки, и в этой тишине ещё грустнее стало ему. Странно: грустно от всего того, что он так любил. Море и лёд всегда тянули его. Теперь же все его мысли были на берегу. Грустно ещё и потому, что даже и ревуна не стало слышно. Как будто в этих голубых заснеженных льдах находился великий покойник и никто не смел нарушить здешнюю тишину.

Думы Айвама перенеслись в селение, в школу, туда, где со звонкими голосами бегут его товарищи на занятия. И так захотелось ему быть со всеми, что опять чуть не набежала слеза.

Он вспомнил мать, с которой они жили вдвоём. В тот вечер он не рассказал ей школьные новости. Она ведь так любит слушать их! Вспомнились рассказы её о том, как давно-давно погиб во льдах его отец, хороший и сильный, ловкий охотник. Его так же оторвало на льдах от берега, и он пропал. В то время Айвам был ещё совсем маленьким. Он даже не помнит своего отца. «Вот, должно быть, пропаду и я. Начнётся пурга, и самолёт потеряет меня, льды уйдут ещё дальше. Мать, наверное, плачет», — подумал Айвам и ощутил, как слёзы подступили к горлу. С востока, из-за остроконечных льдин, брызнули длинные красные и тоже зубчатые лучи восходящего солнца. Вскоре показалось и солнце. Оно сегодня вышло на половину диска, раскалённое, как расплавленный металл, и почти бесформенное.

Айвам стал пристально всматриваться в эту половинку солнца и отвлёкся от горестных дум. «Хоть бы опять полетал надо мной самолёт». Не успел он подумать об этом, как вдруг на горизонте заметил чёрную точку. Она казалась одинокой птицей в этих необозримых пространствах.

«Но что такое? Вон ещё точка показалась рядом с первой… Да это, пожалуй, и есть птицы… Но зачем птицам летать сюда зимой? Может быть, они летят на необитаемые острова?» Как напуганный заяц, Айвам вскочил на ледяную глыбу и до боли в глазах стал всматриваться в эти точки.

«Нет, это не птицы… Это самолёты… Два. Зачем же два?»

Вскоре послышалась далёкая-далёкая песня моторов. Самолёты быстро приближались. Гул моторов наполнил мощными звуками тишину, царившую во льдах. Один за другим, гуськом, подходили самолёты.

Айвам бросился бежать на площадку, но, вспомнив, что там нет двадцати сантиметров, остановился. Сердце учащённо забилось, когда самолёты пошли на снижение. Айвам, словно птица, уводящая охотника от своего гнезда, бросился на ближайший торос, чтобы не сбить самолеты с толку. Они низко и с яростным шумом прошли над мальчиком. Пряча кумач за спину, он замахал рукой в сторону берега. На втором круге самолёты стали набирать высоту. Айвам обрадовался и ещё энергичней замахал рукой. С облегченным вздохом он сказал: