«В двухстах метрах западнее станции Лубны выстроены три барака больших размеров и огорожены восьмью рядами колючей проволоки, усиленно охраняются.

В бараках ведется какая-то работа. В ней участвуют только солдаты и офицеры-немцы. Продукция упаковывается в двухметровые ящики и вывозится исключительно по ночам».

Надо было срочно узнать, что за «работу» проводили там немцы. Командир и его радист Георгий Борисов незаметно покинули базу и направились к Лубне.

К леснику из деревни Эргли с некоторых пор зачастили шестеро солдат из запретной зоны. Гости приносили ворованное обмундирование. Лесника не интересовало, чем солдаты занимались там, у себя в бараках. Он знал об этих людях только то, что они украинские националисты, добровольно вступили в немецкую армию, служат Гитлеру верой и правдой и люто ненавидят Советскую власть.

Сегодня лесник нервничал. А причиной всему было гестапо… Ворвались неожиданно и ошеломили вопросом: «Нам известно, что здесь бывают добровольцы из германской войсковой части 36635…» Пришлось рассказать все, как есть. Да, он скупал у солдат краденое. Но из какой они части и что эта часть делает — свидетель бог, — ничего не знал.

Гестаповцы не тронули его. Лишь велели помалкивать о том, что были.

Размышления лесника прервал стук в дверь. Это солдаты пришли с узлами: принесли, как всегда, мундиры, одеяла, плащ-палатку. Товар был ходовым, но на этот раз не радовал хозяина. Выставив солдатам водку, он молча сел в уголке.

А тем временем по улице Эргли, сопровождаемые насмешками солдат местного гарнизона, щуцманов и полицаев, пошатываясь, шли трое подвыпивших парней. Не спеша, они завернули в пустынный проулок и остановились у дома лесника.

Веселье было в самом разгаре, когда дверь распахнулась и на пороге встали трое вооруженных. Лесник в ужасе узнал вчерашних «гестаповцев».

— Руки!

Мгновение — и опешившие солдаты были разоружены.

— Костя, покарауль! А вы, — Морской повел автоматом в сторону солдат, — по одному в соседнюю комнату.

— И чтоб без шума! — Кирьянов присел на табурет и отстегнул от пояса гранату.

Допросив по очереди всех четверых, Морской сказал:

— Вы письменно признались, что крали военное имущество и сбывали леснику. Этого вашего признания, — он потряс листками, на которых еще не просохли чернила, — достаточно, чтобы немцы вас расстреляли.

Спокойно и обстоятельно Морской разъяснил солдатам, что за разглашение секретного назначения части 36635, которая проводит опыты над древесиной, добиваясь ее прочности, равной прочности стали, — этого разглашения вполне достаточно, чтобы их расстреляли трижды. Далее…

Солдаты сидели, подавленные и безмолвные.

— Однако, — невозмутимо продолжал Морской — ваше начальство может никогда не увидеть этих листков, если вы будете информировать меня о ходе эксперимента, выкрадете техническую документацию. Когда же вы доставите сюда главного инженера предприятия — как вы это сделаете, дело ваше, — можете совершенно забыть о нашей встрече.

Радиоузел 2-го Прибалтийского фронта работал круглосуточно: группа Морского выходила на связь по нескольку раз. Шифровальщики валились с ног, но медлить было нельзя, сведения поступали чрезвычайно важные.

Лушкин сообщал:

«Латвийская граница укреплена по-старому. Вдоль реки Синей противник роет окопы. Из Гульбене в Зилупе прибыл 49-й пехотный полк 28-й пехотной дивизии».

Морской, Кирьянов и Борисов уточнили, что штаб 16-й армии находится в лесу, юго-восточнее станции Карсава. Строевой и хозяйственный отделы его размещены в Карсаве, в здании бывшей семинарии.

Они же передавали:

«Штаб ВВС группы армий „Север“ переехал из Вец-Гульбене в Мадона». «Недалеко от железнодорожной станции Сигулда, северо-восточнее Риги, устроился штаб группы армий „Север“. Командующий живет в доме, принадлежащем латышскому писателю. Оперативное управление — в здании детдома».

Старший сержант Мария Махова сообщала с хутора Дравниеки, что противник закончил строительство железнодорожной ветки Балвы — Петсери, а в Цейсвайне ожидается прибытие маршевого батальона. Здесь же расквартировано подразделение 137-й легкой колонны связи.

Враг не мог не догадываться о существовании хорошо налаженной советской разведки в самом центре Прибалтики. Всеми силами он пытался напасть на след разведчиков. Один из шуцманов в районе хутора Дравниеки был близок к этому: в его руки попал парашют с грузом, предназначенный для группы Морского. Петерсу Уоге удалось ловко обезвредить ищейку, скомпрометировав его в глазах собственных хозяев. Сделал он это с помощью «невинного» средства. «Заболев», Уога пришел на прием к доктору. В разговоре он как бы между прочим сказал, что видел, как на рассвете какой-то незнакомец передал шуцману мешок. Оно все бы, конечно, ничего, да из мешка-то выпал коробок спичек с новой советской этикеткой… Хитрый старик знал, что доктор — агент гестапо, непременно клюнет на эту приманку, и шуцману не сдобровать. Так оно и случилось. Шуцмана взяло «свое» же гестапо.

В апреле в партизанский отряд явился какой-то парень и сказал, что он из Острова, что немцы его угнали, но ему удалось бежать под Ригой, пройти пешком 172 километра. Он хочет с оружием в руках поквитаться с проклятым врагом. Морской внимательно слушал пришельца. Что-то настораживало в нем. Говорит о лишениях, о невзгодах, а выглядит довольно сыто. И с географией не совсем в ладу, путает. «А ну-ка разуйся!» — приказал Морской. Когда парень сбросил грязные сбитые сапоги, Морской убедился, что пришедший лжет.