Составила я всего одну книгу про святых – про преподобного Серафима, но с этой первой книги сразу стала складываться традиция – перед началом работы ехать к мощам того святого, про которого собиралась писать. Преподобный Серафим подтолкнул, а блаженная Ксения эту традицию закрепила…

Я еще раздумывала, ехать или не ехать в Питер. Времени на книгу было дадено уже не полтора, а целых два месяца – прогресс. Но препятствие оказалось совершенно в другом. Если про преподобного Серафима литературы было достаточно, чтобы составить популярный двухсотстраничный текст, то про блаженную Ксению существовало лишь небольшое и единственное житие с описанием чудес. Кто его составлял – неведомо, но появилось оно к моменту канонизации блаженной и было признано каноническим. Некоторые неясности этого жизнеописания вызывали у меня вопросы. Но как получить на них ответы? Что можно добавить от себя до необходимых двухсот страниц? Ничего… Я позвонила МихАбру:

– Про Ксению Петербургскую не могу писать. Потому что материалов недостаточно.

Наступила зловещая пауза.

– Значит так, – ответил МихАбр металлическим голосом. – Из-под земли достань, а напиши…

– Да невозможно же за два месяца! – пропищала я.

– Работай! – крикнул он и бросил трубку.

Вот потому я и решила поехать в Питер, на Смоленское кладбище, чтобы блаженная сама подсказала, как мне выкарабкиваться из этой ситуации. Питер я знала плохо, где находится Смоленское кладбище, понятия не имела. Пришлось просить свою питерскую знакомую довести до места. Лена на просьбу откликнулась и встретила меня прямо у вагона одиннадцатичасового поезда.

– Пойдем куда-нибудь посидим для начала… – сказала она.

– Нет, что ты! У меня в семнадцать пятьдесят обратный поезд, – огорошила я ее. – Вези прямо к Ксении.

– И что, по Невскому не прогуляемся?

Я вздохнула, помотала головой и спросила:

– А ты знаешь, где лежат мощи Иоанна Кронштадтского?

– В Иоанновском на Карповке, – на зависть мне отчеканила Лена.

– Вот нам и туда бы успеть…

Уже на подходах к Смоленскому кладбищу увидела я удивительную картину: стремящиеся в одном направлении люди несли множество цветов, будто на похороны какому-нибудь народному артисту. Оказалось, букеты предназначались Ксении.

– А мы цветы не купили… – грустно сказала я.

– Ладно, в следующий раз, – отмахнулась Лена.

Между могилами лежал снег, хотя в городе весь растаял. В небольшой часовне над могилой блаженной было много народа – не протолкнуться.

– Давай переждем поток, а? – попросила я, увидев, что Лена во что бы то ни стало решила протиснуться внутрь. – В сторонке отдышимся.

– Здесь всегда столько народа, – ответила Лена. – Тебе что от нее надо-то?

– Мне? Написать про нее… – вздохнула я.

– Ты, матушка, замахнулась! – сделала круглые глаза Лена.

– Да, помоги мне Бог! – согласилась я. – Все серьезно. Поэтому, может, акафист прочтем?

– Здорово! – воскликнула она. – Хоть один день с пользой проведу. Каждый раз не хватает времени. Что-то случается, прибежишь к Ксеньюшке, поставишь свечку и убежишь…

– И что, помогает? – с пристрастием спросила я.

– А то! Не бегали бы сюда люди…

– Хорошо, потом расскажешь. А сейчас, пожалуйста, попроси Ксению, чтобы помогла мне. Такой обвал, ты не представляешь…

Отошли мы немного, где место посуше, и я вслух прочла акафист с поясными поклонами. Потом, как делала это Татьяна Терентьевна, обошли мы вокруг часовни, попеременно читая тропарь. Многие так делали, большая цепочка обвилась вокруг часовни. Потом народ немного рассосался, и мы вошли внутрь нее. Батюшка закончил молебен, собирал принадлежности. Люди прикладывались к святой гробнице, встали в очередь и мы. На гробнице стоял небольшой поднос, на котором лежали оторванные от стеблей бутоны гвоздик. Люди брали их в благословение. Перед нами бутоны закончились. В голову тут же влетела паническая мысль: что-то не так я делаю, не хочет Ксения, чтобы писала про нее, даже бутончиком не одарила.

Лена просто спросила у служительницы:

– А больше бутонов нет?

– Нет, – строго ответила та.

– Ну, посмотрите, сколько вам цветов тащат, а вы жалеете, – выговорила Лена.

– «Тащат» не нам, а Ксеньюшке, и раздает тоже она, – ответила служительница и ушла в подсобное помещение.

Народ, на удивление, почти весь схлынул. Я стояла в центре часовни и с грустью думала, как мгновенно все произошло: вчера была в Москве, утром в Питере, прибежали на Смоленское и вот уже надо уходить… А мне так хотелось побыть в часовне – хоть до вечера простояла бы. Знала, что нескоро сюда приеду опять, жалко. В Питер почему-то никогда не тянет, как будто не существует этого города. Он для меня как музей: посмотрел и – домой, в музее разве можно жить… Действительно: есть москвичи, а есть питерцы. Питерцы Москву недолюбливают, а москвичи в Питере категорически жить не могут. Но что интересно, не в Москве Господь Ксению поселил, а именно в Питере, почему? Наверно потому, что наша гордая Северная столица более всех в России нуждалась в блаженной утешительнице вдов и сирот; слишком много было «униженных и оскорбленных» в граде Петра, который именно из Питера начал рубить окно в Европу… Вот в Москве был Василий Блаженный, юродивый, который царя Грозного безбоязненно укорял. А Ксению запомнили тем, что утешила и спасла целые толпы людей. И продолжает это свое служение до сих пор…

– Побежали! – окликнула меня Лена. – Не успеем в Иоанновский.

– Подожди, – откликнулась я. – Давай еще немного постоим. Здесь так хорошо…

Лена только пожала плечами, мол, не она, а я, кажется, тороплюсь на поезд.

Тут из-за двери вдруг вышла служительница. Я боялась ее строго вида, но будто чья-то рука властно подвела меня к ней и заставила говорить.

– Матушка, простите… Я из Москвы… приехала вот, ночью. Мне предложили написать про блаженную Ксению книгу… приехала ей помолиться…