Я стояла на ледяном деревянном настиле, от тела шел пар, мне было совершенно не холодно. Усталость как рукой сняло. С душой тоже что-то произошло: недавнее раздражение на попутчиц, неуверенность в своих силах, тщательно скрываемое, но все-таки моментами мучившее меня недоверие к столь великим дивеевским чудесам – все это исчезло в один миг.

– Эй! Натусик, ты не утонула? – услышала я совсем близко Валин голос и только тогда стала одеваться. Полотенце не понадобилось, вода на теле сама как-то высохла.

– Выхожу…

– Ну и как? – заглянула она внутрь загородки.

– Прекрасно! – вскрикнула я. – Прекрасно, прекрасно-распрекрасно! Слава Богу!

– Знаешь, ты такая хорошенькая, розовая вся, прям реклама Православию. Пожалуй, тоже купнусь! Не уходи, я одна боюсь, – сказала Валя и стала раздеваться…

К джипу мы подошли обе радостные и, наверно, розовые, даже в темноте Тома не могла не заметить этого.

– Водяной не утянул? – мрачновато спросила она. – Чего лыбитесь?

– Серафим по мешку счастья нам выдал, – ответила Валя, садясь на свое место за рулем. – А тебе только привет передал.

– Злые вы! А ведь это я вас сюда позвала…

– А давай мы ее тоже кунем! – подмигнула мне Валя и завела мотор.

В минуту мы доехали до источника. Валя вышла из машины, открыла заднюю дверцу, схватила томину руку и потянула на себя.

– Да не надо… – сопротивлялась я мощному порыву Вали. – Глянь, Тома совсем расклеилась.

– Вот мы ее и исцелим… Выходи, говорят тебе.

– Нет, так нельзя, – не совсем уверенно говорила я.

– Если нельзя, но очень хочется, значит можно, – не отступала Валя.

Томино сопротивление не было стойким, что-то в ней изменилось. Мы затащили ее в купальню; перед этим она попросила направить включенные фары на купальню, сильно стемнело. Свет через широкие щели действительно проникал за загородку, но удивительно: так светло не могло быть только от фар… Еще какой-то другой свет озарял пространство.

Мы быстро раздели ее и, придерживая с двух сторон за руки, помогли опуститься в святой источник. Прозвучали три всплеска воды, прогремевшие, казалось, на всё затихшее Дивеево. «Мешок счастья» был выдан и Томе.

Когда расселись по своим местам в машине, несколько минут все трое не могли побороть какую-то веселую радость, вспоминая свои страхи перед ледяной водой. Потом Валя сказала:

– А теперь делайте что хотите. Мне надо час поспать.

– Пойду на службу, – обрадовалась я.

– Я с тобой, – поспешила сказать Тома.

– Может, тебе лучше в машине погреться? – засомневалась я. – Просохни, смотри, голова совсем мокрая.

– Я выздоровела, – сама себе не веря, проговорила Тома. – Правда… Нет, правда!

– Вот свечку и поставь, – отозвалась Валя. – Идите уже!

Я вошла в собор, точно попала в рай. Рай – это ведь не «ястие и питие» [6] , а словами невыразимая на душе радость. Тонко звучали молитвенные девичьи голоса хора, пылали многочисленные свечи, пахло ладаном, веяло сладким душистым ароматом оранжерейных цветов, стоявших у раки преподобного.

Тома повела себя загадочно: увидев при входе большой, в рост, портрет-икону старца Серафима Саровского в белом одеянии и большим крестом на груди, вдруг вскрикнула, даже руками всплеснула. Потом быстро побежала к свечной лавке, выбрала самую большую свечу, поставила перед этим портретом и прислонилась чуть сбоку лицом к столпу, на котором он висел. Видела я, как вздрагивали ее плечи, как толкали люди, которые из-за нее не могли подойти приложиться к иконе, но она не реагировала. Я прошла вперед, постояла в очереди к иконе «Умиления», пред которой батюшка Серафим скончался на молитве, приложилась. И час прошел, надо было уже возвращаться к Вале…

Тома оставалась в том же положении у портрета. Я взяла ее за руку:

– Пошли, Томочка, пора.

Она поглядела на меня заплаканным, но каким-то новым, просветленным лицом и согласно кивнула. Так, держа за руку, и довела ее до джипа.

– Что это с ней? – увидев безвольную подругу, удивленно спросила бодрая Валя.

– Продрало… – ответила я.

– Вырвало, что ли? – предположила она. – Мы ж ничего такого вроде не ели…

– Душу продрало, – уточнила я.

– Знаешь, меня как-то тоже… продрало. Даже не пойму… Какой-то камень с души свалился, честно… силы появились.

Обратный путь по перестроечным неосвещенным дорогам почти без опознавательных знаков был жутковат: свернешь не туда и спросить будет не у кого. Тема для разговора нашлась сама собой: стали мы с Валей толковать про распад недавно рухнувшего Союза, к чему никак еще не могли привыкнуть и приспособиться да про крушение советских идей. «Новые песни» еще только придумывались, тут-то и подсуетились любители половить рыбку в мутной воде – создатели ваучеров и финансовых пирамид, деятели паранормальных явлений и новые звездочеты.