Он хмыкнул:

– А ты сама как думаешь?

– Думаю, ты (или твое начальство) хотел, чтобы в столь важный для судьбы мира момент политические лидеры не играли краплеными колодами, не блефовали (чем особо отличался наш Никита Сергеевич), а выложили все карты на стол.

Пнин улыбнулся.

– Все ты правильно понимаешь, дорогая Лера. Никому из нас не улыбалось сгореть в атомном огне. Но кто-то ведь должен был сказать нашему дорогому Никите Сергеичу и маршалам из минобороны, что блеф их раскрыт. Вот и пришлось доводить до них информацию кружным путем – через наших коллег за океаном, а потом через братьев Кеннеди и посла Дубинина. Может, если б не ты, нас тогда с тобой, как и всю Москву, ядерным грибом бы накрыло.

Прошло полвека.

Наши дни. Москва.

Галя

– Давай, когда поедем на поминки по Лере, я подвезу тебя, – предложил по телефону Владик.

– Ты еще водишь? – удивилась Галина.

– Почему нет? – он сделал вид, что оскорбился.

– Все мы не молодеем, – вздохнула она.

– Тем не менее медсправку мне благополучно продляют. И даже безо всяких взяток.

– С чем тебя и поздравляю, – усмехнулась Галя. – А я вот водить так и не выучилась.

– Непохоже на тебя.

– Почему?

– Ты всегда любила держать судьбу в своих руках. И рулить ею.

– Должна же я хоть в чем-то оставаться женщиной. Ведомой. Той, которую ведут и возят.

Договорились встретиться назавтра – он подъедет за ней прямо к подъезду – словно молодой человек на свидание. Вот только время для свидания совершенно не характерное: семь тридцать утра. Когда Галя продиктовала адрес: Ленинский проспект, дом номер, Владик удивился: «Ты, оказывается, рядом со мной живешь?!» Она усмехнулась: «А то ты не помнишь! Я пятьдесят лет как здесь живу». А он ответил, растерянно и поэтому, наверное, честно: «Ты знаешь – и впрямь забыл».

С тех пор как уехал Юрочка, им и впрямь стало незачем друг с другом встречаться и не о чем друг с другом говорить.

Наутро Владик по-старорежимному распахнул перед ней переднюю дверцу лимузина. Авто у него было иностранное – впрочем, на других сейчас никто и не ездит – черное, лакированное, однако не новое. Она постаралась сесть с определенным изяществом, по крайней мере, при этом не кряхтеть. Бывший муж описал полукруг перед капотом и плюхнулся на место водителя – не очень бойко, но вполне приемлемо.

Не заводя мотора, посмотрел на нее. А она – на него.

– Господи, как же ты постарел, – вырвалось у нее.

– А вот ты ничуточки, – галантно ответил он. – Все такая же красивая и молодая.

– Ах ты, старый врун и дамский угодник!

– Я попрошу не так педалировать слово «старый».

– Ладно, как скажешь. Поедем, моложавый ты наш шофэр, – она нарочито произнесла последнее слово так, как оно произносилось сто лет назад, во времена Северянина.

Они выбрались со двора на Ленинский и покатили в сторону центра. Движение было, ввиду раннего утра, не слишком интенсивным. «А ты давно за рулем?» – спросила Галя. Какая разница, о чем говорить.

– А ты не помнишь? – изумился Владик. – Мы ведь в те времена еще встречались. У меня был один из первых в Москве «Жигулей». В Подлипках точно из первых. Значит, вожу я с семидесятого года.

– Неплохо у тебя получается рулить. Еще бы, с таким стажем, – ободрила она.

– Спасибо.

– А почему мы вдруг едем на отпевание? Что, Лерка и впрямь перед смертью поверила или просто мода такая?

– Если поверила, ничего в этом странного нет.

– Странно то, что мы все когда-то были комсомольцами. Потом многие – партийными. И дружно верили, что бога нет. А теперь все наперебой ударились в религию.

– Ничего плохого нет в том, чтобы изменить свои неправильные убеждения.

– Ты, я гляжу, тоже в церковники записался, – скептически заметила Галя. – Ладно, не будем спорить, а то мы сейчас опять разругаемся. Как в былые времена.

– Да мы никогда особо не ругались, – возразил Иноземцев.

– Когда жили вместе – нет. А потом – например, на тему, как Юрочку воспитывать, в какой школе его учить и какому предмету – каждый раз.

– И всегда права оказывалась ты.

– А ты как думал? – даже удивилась она. – Так и должно быть.

Отпевали Леру в небольшой церквушке в самом центре, неподалеку от Кузнецкого Моста. Владику пришлось раскошеливаться за парковку. Восемьдесят рублей в час – немалые деньги для пенсионера, пусть профессора и доктора наук.

Народу в церкви оказалось немного. Присутствовало несколько незнакомых подтянутых людей в штатском разного возраста, в костюмах и приличествующих случаю темных галстуках. У гроба жены сидел Вилен. По обе стороны от его стула стояли костыли, и был он весь седой, морщинистый, лысый и совершенно убитый горем. Глаза его, красные и припухшие, время от времени набухали слезами, взор печально улетал куда-то, однако Кудимов делал над собой видимое усилие и возвращался в действительность. Присутствовал на поминках и еще один человек, которого ни Владик, ни Галя не знали, – однако внимательные читатели нашей повести могли бы опознать в нем Александра Федосеевича Пнина, на данный момент – генерал-майора в отставке. Выглядел он совсем уж старым грибом, лет под девяносто, а быть может, и ЗА девяносто и казался совершенно отстраненным, только жевал блеклыми старческими губами. Впрочем, старый-старый, однако когда он впоследствии стал выступать на поминках, то формулировал свои мысли четко, умно, сжато (хоть и надтреснутым старческим голосом).