– Я не знаю. – Простите за бестактный вопрос, а нельзя было найти бревно для Священного Тотема, который защитит вас неизвестно от чего… ну, скажем, найти его чуть поближе к дому?

– Нельзя! Нужно именно это бревно!

– Разумеется. Вопросов больше нет.

Кит проходит между двумя деревьями, и бревно застревает между ними. Ему бы просто отойти назад и развернуться, пройти боком, но он лезет вперед, покрасневший от злости, бревно глухо ударяется о стволы молоденьких сосен, сдирая с них золотисто-коричневую кору.

– Интеллект моего брата может поначалу потрясти неподготовленного зрителя! – комментирует сцену Тим. – Ведь он лишает девственности! Он может все!

Бревно действительно должно было бы быть короче раза в два, чтобы Киту удалось пройти между соснами, но он упорно рвется вперед, не желая обходить препятствие. По экрану телевизора идут помехи, изображение проносится кадрами снизу вверх, какое-то большое неясное пятно телесного цвета.

– Так, это не то, это не смотри, – Рита поспешно нажимает на STOP, перематывает назад.

– Хочешь. еще раз про благородство посмотрим?

– Бред какой-то, – доносится из коридора привычная папашина присказка. Следом в гостиной появляется и он сам. Во рту дымящаяся сигарета, в руках – практически пустая бутылка шампанского с коричневой этикеткой вина там осталось на два-три глотка. Он заходит и смотрит на маму, которая застыла в телевизоре на стоп-кадре со смешно скошенными глазами.

– Заросло уже все, наверное… – говорит Папаша.

– Что?

– Да на кладбище, говорю, заросло все. Давно уже не были. С июля, так ведь? Может, съездим как-нибудь? В следующие выходные, а? Как раз два года будет… Да и Яночка с Аней обещают прилететь…

– Не знаю, пап. Может, ты сам съездишь?

– Ну да… Вы меня вообще не слушайте. Я же понимаю, это я просто… Им-то что уже… Да и вам голову забивать. А я-то… Ну и вот…

Столбик пепла ломается у основания сигареты под грузом собственной тяжести падает на ковер. прихватив с собой тлеющие остатки табака.

– Знаете, ребята, я тут подумал… – Папаша замолкает, глядя, как от красного уголька по ковру начинает расползаться дымящийся ожог.

– Что подумал, пап?

– Я? А, ну да, я тут подумал… Раз уж я все равно никуда не гожусь, то надо бы вам хоть заработать на мне денег.

– И каким же образом? – спрашивает Рита.

– Очень просто. Вам надо застраховать мою жизнь. Он допивает розовое шампанское прямо из горла, морщится и ставит пустую бутылку на пол рядом с телевизором.

– Дядя Ром, ты не обижайся, но тебя согласятся застраховать разве что от того, что тебя НЛО украдет, – говорит Рита.

Папаша долго смотрит на ее губы, потом на копилку Тимы. Тяжело вздыхает и выходит в коридор.

– Бред какой-то… – вновь доносится оттуда.

Когда в дверь профессора Быданова позвонили, тот сидел на полу в гостиной и задумчиво теребил вывалившуюся паркетину, на поверхности которой были уже едва различимы следы лака. Голоса в голове профессора говорили, что он все делает неправильно. Всего было четыре голоса, их наводил специальный прибор, встроенный спецслужбами в телевизор. Голоса дежурили посменно, сейчас была очередь старушки. «Ты должен жениться на Жанне! – твердила она. – Ты должен жениться на Жанне!» Старушка была не самым плохим вариантом, по крайней мере, она не ругалась матом. Хотя ее намерение непременно женить профессора на своих постоянно меняющихся фаворитках несколько утомляло. В дверь снова позвонили, на этот раз уже настойчивее.

Профессор прошлепал через длинный коридор, босые ступни неприятно липли к холодному паркету. По привычке остановился у зеркала в прихожей, хотя оно не радовало его вот уже лет двадцать. Вместо лица – какой-го обрюзгший серый корнеплод. Экскаваторные складки челюстей, переходящие в зоб подбородка. Мутные маленькие глаза, сросшиеся брови. Может, и правда жениться на Жанне, пока еще не поздно?

Быданов прильнул к глазку, но ничего не увидел – похоже, его прикрыли ладонью с другой стороны.

– Кто там? – спросил профессор.

За дверью молчали.

«Лучше сам открой», – посоветовала старушка и спешно удалилась, шурша многочисленными юбками.

Через несколько секунд Тима и Рита, поднырнув под рукой философа, пробрались в гостиную и изучали его жилище. Громоздкая лепнина на потолке была покрыта мелкими трещинами и слоем непонятно откуда взявшейся копоти. Старое пианино придвинуто к стене, вокруг штабелями сложены прямоугольные свертки, упакованные в грубый серый картон с масляными разводами – видимо, тираж одной из научных монографий философа. За окном прогрохотал трамвай, заставивший звонко задрожать пыльные двойные стекла. В пустом пространстве между ними Мирно покоились кверху лапками засохшие комары и мухи – внушительная коллекция нескольких сезонов.