Ведь у Мелани был план.

И этот план позволит купить отпущение грехов.

Но где же Джилл?

Она выходит на задний двор к бассейну. Ни в бассейне, ни в патио — никого. Лишь на одном из столиков стакан, а в нем — примерно на дюйм бледно-желтого чая, очевидно разбавленного водой. Лед растаял, на дне ломтик лимона, а рядом — журнал «Вог»… И все так тихо и спокойно. Вдали вскрикнула птица, и Мелани вздрогнула, как от выстрела. И тут вдруг поняла, где искать Джилл.

Здесь, на чердаке, где хранились заплесневелые старинные тома, от которых пахло вечностью и морем. Здесь, на чердаке, где с вешалок свисали бархатные платья, непонятные кружевные одеяния из прошлого столетия, корсеты, шелковые балетные туфельки. Здесь, на чердаке, где притаились старинные деревянные сундуки, обитые железом, а внутри, под крышками, были наклеены фотографии, что покоричневели и выгорели от времени. Здесь, на чердаке, где разбросаны оловянные игрушки, какие-то шкатулки, играющие музыку, а также игрушечные железные копилки, заглатывающие монеты. Здесь, на чердаке, где находилась постель французского лейтенанта из сварного железа с матрасом и подушками в цветочек, а в изголовье висело распятие с монограммой из трех переплетенных букв: S, L и R.

И Джилл лежала на этой постели совершенно голая.

Она так густо напудрила лицо, что оно походило на гипсовую маску, а губы с красной помадой на этом мертвенно-белом лице казались черными. Глаза закрыты, веки намазаны синеватыми тенями с металлическим блеском. Она походила на умершую. Хоть и дышала медленно и глубоко, но напоминала уснувшую вечным сном красавицу из сказки. По пестрым подушкам разметаны длинные белокурые волосы, руки сложены на груди, острые соски обведены красным. И внезапно Мелани страшно захотелось поцеловать ее в губы. И еще она надеялась почувствовать, какие они ледяные, эти губы, ощутить их мертвящий холод, а потом вдруг разбудить спящую красавицу страстным поцелуем.

Джилл открыла глаза.

Губы на белом лице искривились в злобной и хитрой усмешке.

— А ты опоздала, — сказала она, и Мелани почувствовала, как сердце у нее бешено забилось.

Темной декабрьской ночью сидели они в патио совершенно голые, курили, пили коньяк. В кустарнике гудели и трещали какие-то насекомые, с моря тянуло слабым ветерком. Прикосновение его казалось почти приятным.

— А знаешь, чего они придумали, Джек и этот его приятель Кори? — сказала Мелани. — Собираются ограбить музей!

— Джек? Я тебя умоляю!

— Нет, я серьезно. У них есть спонсор и все такое.

— Как это понимать, спонсор?

— Ну, один греческий магнат, готовый выложить два с половиной «лимона» баксов за какую-то дерьмовую глиняную бутылочку, из которой якобы Сократ выпил яд.

Джилл окинула ее скептическим взглядом.

— Нет, правда.

— Разве на свете не перевелись еще люди, готовые выложить такую кучу денег? — заметила Джилл.

— Они заключили с ним сделку. И в следующем месяце встречаются с этим греком здесь.

— Скажи, а на севере… ты с ним спала? — спросила Джилл.

Все мысли только об этом!..

— Да, с обоими. С Кори и Джеком.

— Ну и как? Здорово?

— О, да!

— Расскажи мне о Кори.

Она рассказала ей о Кори, о том, как они познакомились в театральной студии, о том, как репетировали сцену из «Трамвая „Желание“», где Стэнли насилует Бланш. Очень возбуждающе.

— Именно тогда и возникла идея познакомить их, ну, знаешь, так, на…

— А ты осознаешь, что украла у меня мужа? — спросила вдруг Джилл и игриво подтолкнула ее в бок.

— Да перестань.

— Нет, именно украла.

— Он сам поехал на север, я тут ни при чем, — сказала Мелани.

— Да, но ты поехала следом за ним.

— Ну, поехала. И что с того?

— И бросила меня. И поехала к нему.

— Да он мне сам позвонил. И так просил приехать…

— Когда это было?

— В июне, точно не помню. Сказал, что я позарез нужна ему там.

— Звонил куда? Сюда?

— Да нет, нет.

— Тогда куда же?

— Ну, к моей матери. Я как-то заехала в Сент-Пит на уик-энд.

— Вовсе не обязательно было к нему уезжать. И ты это прекрасно понимаешь.

— Понимаю…

— И должна была сказать мне, понимаешь?

— Знаю, Джилл, знаю. Нет, правда, мне очень стыдно. Прости, я не должна была ехать.

— Именно, что не должна… И не поехала бы, если б любила меня.

— Я очень люблю тебя.

— Так почему поехала?

— Сама не знаю. Иногда я сама не понимаю, почему делаю те или иные вещи. Так уж получается.

Обе они погрузились в молчание. Дым от сигарет плыл в воздухе, уносимый тихим бризом. Хор насекомых в кустах гремел уже вовсю.

— Что это за жуки, которые так шумят? — спросила Мелани.

— Кто их знает. Просто жуки… — ответила Джилл.

— А зачем?

— Они спариваются.

— Правда? С таким шумом и треском?

— Угу.

Снова молчание.

— И зачем же вернулась? — спросила Джилл.

— Соскучилась по тебе, — ответила Мелани.

— За целых шесть месяцев даже открыточки не удосужилась прислать! — сказала Джилл и снова ткнула ее локтем в бок. — Сперва Джек исчезает, потом — ты. Я уж думала, вы оба умерли.