Вой Рейни мы услышали еще на подходе к тюрьме. Милк-Ривер беседовал с одним из охранников.

– Смотри, начальник, загнется он у тебя без марафета, – сказал Милк-Ривер. – Его тут пока связали, чтобы лубки не сорвал. Совсем чумной!

Мы с доктором вошли, а охранник в дверях светил нам, подняв повыше фонарь.

Вуглу, привязанный к стулу Милк-Ривером, сидел Жук Рейни. На губах у него выступила пена. Он бился в судорогах.

– Ради Бога, укол! – завыл он.

– Доктор, помогите вынести его.

Мы подняли его со стулом и вынесли на улицу.

– А ну, кончай голосить и послушай меня. Ты застрелил? Нисбета. Рассказывай все начистоту. Расскажешь – будет укол.

– Не убивал я его! – завопил он.

– Вранье. В понедельник утром, когда мы были у Барделла и говорили о смерти Шнура, ты украл у Пири веревку. Привязал ее так, чтобы создалось впечатление, будто убийца уходил каньоном. Потом ты стал у окна и, когда Нисбет вошел в заднюю комнату, застрелил его. Никто по веревке не спускался – Милк-Ривер заметил бы какой-нибудь след. Будешь признаваться?

Он не желал. Он кричал и ругался, клянчил кокаин, твердил, что ничего не знает об убийстве.

– Отправляешься обратно! – сказал я. Доктор Хейли взял меня за локоть.

– Не подумайте, что я вмешиваюсь, но должен предупредить: то, что вы делаете, – опасно. По моему мнению – и считаю своим долгом довести его до вас, – отказывая этому человеку в наркотике, вы рискуете его жизнью.

– Я понимаю, доктор, но должен рискнуть. Ему еще не так плохо – иначе бы он не врал. Когда его станет ломать по-настоящему, он заговорит!

Упрятав Рейни обратно, я вернулся к себе в комнату. Но не в постель.

В комнате сидела Клио Ландес – я не запер дверь – и ждала меня с бутылкой виски. Сама она была уже на три четверти полна – пьяница из меланхолических.

Несчастная, больная, одинокая, в чужом краю вдали от дома. Она заливала тоску алкоголем, вспоминала покойных родителей, перебирала грустные обрывки детства, былые горести – и оплакивала их.

Лишь к четырем часам утра – в четверг – виски вняло поим молитвам, и она уснула у меня на плече.

Я взял ее на руки и понес по коридору к ней в комнату. Когда я подходил к ее двери, по лестнице поднялся Барделл.

– Еще работенка шерифу, – благодушно заметил он и пошел дальше.

Солнце уже стояло высоко, в комнате было жарко, а проснулся я от ставшего привычным стука в дверь. На этот раз меня разбудил один из добровольных охранников – длинноногий парень, которого я посылал в понедельник вечером предупредить Пири.

– Жук вас хочет видеть. – Лицо у парня было осунувшееся. – В жизни не видел, чтобы человек чего-нибудь так хотел.

За ночь Рейни превратился в развалину.

– Я убил! Я убил! – крикнул он мне. – Барделл знал, что ранчо X. А. Р. отомстит за Шнура. Он велел мне убить Нисбета и подставить Пири – чтобы натравить вас на X. А. Р. Он уже такое делал, и все получалось в лучшем виде. Дайте укол! Это правда, Богом клянусь! Я украл веревку, подбросил ее, а револьвер мне дал Барделл. Он послал Нисбета в заднюю комнату, и я застрелил его. Револьвер – под кучей консервных банок за магазином Аддерли. Дайте укол!

– Где Милк-Ривер? – спросил я у длинноногого парня.

– Спит, наверно. Он сменился перед рассветом.

– Хорошо, Жук. Потерпи, пока не придет доктор. Сейчас позову.

Доктора Хейли я застал дома. Через минуту он уже шел со шприцем к наркоману.

«Бордер-палас» открывался только в двенадцать часов. Двери были закрыты. Я отправился в «Каньон-хаус». Когда я поднялся, на веранду навстречу мне вышел Милк-Ривер.

– Доброе утро, молодой человек, – приветствовал я его. – Не скажешь ли, в какой комнате почивает Барделл?

Он посмотрел на меня так, словно видел меня в первый раз.

– Сам поищешь. Я поденку у тебя кончил. Пускай другой, кто дает тебе титьку, а нет – у чертовой матери попроси.

Слова эти были укутаны в запах виски, но не настолько сильный, чтобы все объяснить им.

– Что с тобой стряслось?

– А то стряслось, что ты вшивый... Продолжения я не стал ждать.

Я шагнул к нему, и его правая рука метнулась к поясу. Я не дал ему вынуть оружие, бедром притиснул его к стене и схватил за обе руки.