– Прости, государь, – принялся извиняться вельможа. – Нынче опасно: повсюду бродят шпионы. Вовсе незачем, чтобы кто-нибудь заглянул в окно и признал тебя. Пирог, однако, прямо из печи, я собирался переговорить со сторожем и, вернувшись, поужинать. Если, государь, ты снизойдешь…

– Света мне хватит, – буркнул Конан, садясь к столу и без особых церемоний вытаскивая кинжал.

Жадно набросился он на ароматный пирог, запивая его вином со знаменитых виноградников Сервия. Казалось, он и думать забыл об опасности, но Сервий так и ерзал на скамье у огня, нервно перебирая пальцами золотую цепь, висевшую на груди. Беспрестанно косился он на фигурные стекла окна, поблескивавшие в свете огня, а то, вслушиваясь, оборачивался к двери, как бы ожидая услышать за нею чьи-то шаги. Покончив с едой, Конан поднялся и пересел поближе к огню.

– Я не стану подвергать тебя лишней опасности своим присутствием, Сервий, – сказал он без обиняков. – Рассвет застанет меня далеко от твоих владений.

– Государь! – Сервий умоляюще вскинул руки, но Конан лишь отмахнулся.

– Твоя верность и твое мужество мне отлично известны. И то и другое превыше всяких похвал. Но если мой трон захвачен Валерием, укрывать меня для тебя – верная смерть.

– У меня нет сил для открытого неповиновения, – признался Сервий. – Жалкие полсотни воинов, которых я мог бы вывести в битву, – что солома на ветру против их войска… Ты видел руины владений Эмилия Скавона?

Конан угрюмо кивнул.

– Ты же знаешь, он был самым могущественным вельможей этой провинции, – продолжал Сервий. – Он наотрез отказался присягнуть на верность Валерию. Немедийцы сожгли его в собственном доме. Тогда мы, уцелевшие, поняли бессмысленность сопротивления, тем более что и жители Тарантии не стали сражаться. Мы покорились, и Валерий оставил нам жизнь, хотя и обложил налогом, который наверняка разорит многих. Но что нам оставалось делать, государь? Мы ведь думали – тебя больше нет. Многие бароны погибли, другие томятся в плену. Армия разогнана и разбита, а наследника у тебя нет. Нас некому было возглавить…

– А куда смотрел Троцеро де Пуатен? – резко спросил Конан.

Сервий беспомощно развел руками:

– Правду сказать, его полководец Просперо встал во главе небольшого войска и принял бой. Отступая перед Амальриком, Просперо безуспешно побуждал жителей встать под свое знамя. Увы, государь, после твоей кончины всем сразу вспомнились прежние свары и междоусобные распри. Вспомнили и о том, как Троцеро со своими пуатенцами когда-то прошелся по этим землям не хуже Амальрика – с огнем и мечом. Бароны не пожелали признать главенства Троцеро. Какие-то люди – не иначе шпионы Валерия – кричали на улицах, дескать, граф Пуатенский сам подумывает об аквилонской короне. Все разом принялись сводить старые счеты… Если бы у нас был хоть один наследник династии, мы бы немедля короновали его и пошли за ним на немедийцев. Но такого человека не нашлось… Бароны, сохранившие тебе верность, нипочем не желали избрать из своей среды короля: каждый мнил себя ничем не хуже соседа, каждый опасался честолюбия остальных. Прости, государь, но ты был для них чем-то вроде веревки, удерживающей вместе вязанку хвороста. Не стало веревки – и развалилась вязанка. Если бы у тебя был сын, бароны сплотились бы вокруг престолонаследника. Но вышло так, что их любовь к родине не обрела зримого символа… А купцы и простой народ – они более всего страшились безвластия и опасались, как бы не вернулись прежние дни раздробленности и усобиц, когда каждый барон устанавливал у себя свои собственные законы. Эти люди ратовали за то, что, мол, скверный король все же лучше, чем вообще никакого, – даже Валерий, который худо-бедно в родстве с прежней династией. Потому-то никто и не преградил ему путь, когда он подъехал к городским стенам во главе войска, закованного в стальные латы, и ударил пикой в ворота Тарантии, и алый дракон Немедии реял над его головой… Вообрази, государь: люди тотчас распахнули ворота и бросились перед ним на колени! Они отказались помочь Просперо и не заперлись в городе. Они сказали: Валерий будет лучшим королем, чем Троцеро. Они утверждали – и так оно и есть, государь, – что бароны навряд ли подчинятся Троцеро, зато Валерия многие из них примут охотно. Они решили переметнуться к Валерию, чтобы, таким образом, избегнуть и ужасов междоусобной войны, и ярости немедийцев. Просперо уехал на юг с десятью тысячами своих рыцарей, а всего через несколько часов в город вступила немедийская конница. Немедийцы не погнались за Просперо. Они заняли Тарантию и короновали Валерия.

– Стало быть, дым старой ведьмы показывал правду, – пробормотал Конан, и по его спине снова пробежал холодок. – А не Амальрик ли короновал Валерия?

– Да, в большом королевском зале, и говорят, кровь после резни едва высохла у него на руках.

– И как же процветает народ при его милосердном правлении? – с гневной насмешкой поинтересовался король.

– Валерий живет как завоеватель в покоренной стране, – с горечью ответил Сервий. – При дворе полно немедийцев, из них же составлены дворцовые войска, в цитадели стоит крупный гарнизон немедийских воинов. Воистину, государь, наступил Час Дракона! Немедийцы гуляют по улицам развязной походкой господ. Они бесчестят женщин и ежедневно грабят купцов, а Валерий то ли не хочет, то ли не может их приструнить. Нет, он всего только пешка, он марионетка, а за ниточки дергает кто-то другой. Умные люди с самого начала предвидели, так оно и случится, а теперь и народ стал понимать, что к чему. Амальрик с сильной армией отправился по внешним провинциям – усмирять непокорных баронов. Увы, единства между баронами как не было, так и нет. Они боятся и ненавидят друг друга больше, чем Амальрика. Вот он и раздавит их поодиночке, одного за другим. Во многих замках и городах сразу поняли это и сдались без боя. Тем, кто сопротивляется, приходится плохо. Немедийцы рады утолить свою давнюю ненависть. К тому же их ряды постоянно пополняются аквилонцами, которых гонит к ним голод, жадность или нужда. Чего, собственно, и следовало ожидать.

Конан печально кивнул, глядя, как багровые отсветы пламени играют на дубовых панелях, покрытых замысловатой резьбой.

– Итак, в Аквилонии есть король, безвластия, которого все так боялись, удалось счастливо избежать, – помолчав, проговорил Сервий. – Валерий и не думает защищать подданных от своих союзников-немедийцев. Сотни людей, которым не удалось заплатить назначенный выкуп, уже проданы кофским работорговцам.

Конан резко вскинул голову, синие глаза вспыхнули смертоносным огнем. Подобно железным молотам, сжались его кулаки, он витиевато выругался.

– Да, – сказал Сервий, – белые мужчины и женщины продаются в рабство, как во времена усобиц. Им суждено влачить жизнь рабов и рабынь во дворцах Турана и Шема. Да, Валерий стал королем, однако единения, на которое так надеялся народ, нет и в помине. К тому же Гандерланд на севере и Пуатен на юге еще не покорены, да и на западе держатся некоторые провинции, чьи бароны заручились поддержкой боссонцев. Но эти провинции далеки и серьезной угрозы для Валерия не представляют. Если им сильно повезет, они смогут отстоять свою независимость, но в наступление не перейдут. Здесь, в центре страны, Валерий и его чужеземные рыцари гораздо сильнее.

– Пусть радуется, пока может, – мрачно сказал Конан. – Ему недолго осталось. Народ скоро прослышит, что я жив, и поднимет восстание. Мы отобьем Тарантию еще прежде, чем подоспеет со своими армиями Амальрик. Мы выметем эту падаль из королевства поганой метлой…

Сервий молчал. Тишину нарушало только потрескивание дров.

– Ну? – воскликнул Конан нетерпеливо. – Почему сидишь, повесив голову, и смотришь в огонь? Ты не согласен со сказанным?

Сервий не отважился посмотреть ему прямо в глаза.