— Нет.

— Ну хорошо, пусть так.

— Принеши пить, — распорядился Александр.

У Калдерона мелькнула безумная мысль, что малыш требует виски с содовой, потом он вздохнул, поднялся и вернулся с бутылкой.

— Молока, — сказал Александр, отказавшись пить принесенное отцом.

— Ты говорил, что хочешь пить, а разве вода не питье? «Боже мой, — подумал он, — я устраиваю диспут с младенцем. Отношусь к нему как… как ко взрослому. А ведь это не взрослый, а просто толстячок-малыш, сидящий на попке на ковре и играющий конструктором».

Игрушка сказала что-то тонким голосом, и Александр буркнул:

— Повтори!

И игрушка послушалась.

— Что это? — спросил Калдерон.

— Нет.

Калдерон сходил на кухню и принес молоко, а себе налил еще виски. Чувствовал он себя так, словно внезапно пришли родственники, которых он не видел лет десять. Как, черт возьми, вести себя с суперребенком?

Отдав молоко Александру, он вернулся на кухню. Тем временем вернулась Мира, и ее крик заставил мужа торопливо вбежать в комнату.

Александр блевал с миной ученого, наблюдающего некое удивительное явление.

— Александр! — воскликнула Мира. — Тебе плохо?

— Нет, — ответил Александр. — Я опробую процесс ижвержения пищи. Нужно наушитца контролировать пищеварительные органы.

Калдерон, криво улыбаясь, прислонился к двери.

— Ну, да, и начинать нужно уже сейчас.

— Я уштал, — сообщил Александр. — Уберите это.

Три дня спустя ребенок решил, что его легким нужна тренировка, и начал кричать. Он кричал в любое время и с вариациями: пел, ревел, голосил, выл. И не перестал, пока не решил, что хватит. Соседи подали жалобу.

— Малыш, может, ты наступил на иголку? — спросила Мира. Дай мне посмотреть.

— Иди отшуда, — ответил Александр. — Ты шлишком горяшая. Открой окно, я хошу свешего вождуха.

— Конечно, дорогой, конечно.

Она вернулась в постель, и Калдерон обнял ее. Он знал, что утром у нее будут синяки под глазами. Александр продолжал орать в своей кроватке.

Так проходили дни. Четверо человечков приходили ежедневно, чтобы учить Александра, и были вполне довольны его успехами. Они не жаловались, когда Александр давал волю своим желаниям и бил их по носам или рвал бумажные одежды. Бордент хлопнул себя по металлическому шлему и триумфально улыбнулся Калдерону.

— Он делает успехи. Развивается.

— Я вне себя от удивления. А как с дисциплиной?

Александр оторвался от занятий с Кватом и заявил:

— Шеловешеская дишшиплина меня не кашаетца, Джожеф Калдерон.

— Не называй меня так. В конце концов, я твой отец.

— Это примитивная биологишешкая необходимость. Ты недоштатошно развит, чтобы наушить меня нужной мне дишшиплине. Твоя жадача — обешпешить мне родительскую жаботу.

— Просто-напросто инкубатор, — заметил Калдерон.

— Но обожествляемый, — успокоил его Бордент. — Можно сказать, бог-отец. Отец новой расы.

— Я чувствую себя, скорее, Прометеем, — холодно ответил отец новой расы. — Он тоже был нужен, а кончил тем, что орел выклевал ему печень.

— Вы многому научитесь от Александра.

— Он утверждает, что я не способен это понять.

— А разве это не так?

— Наверняка так. Я просто типичный отец, — сказал Калдерон и в мрачном молчании уставился на Александра, который под надзором Квата монтировал какое-то устройство из мерцающего стекла и металлической спирали.

— Кват! Осторожно с яйцом! — сказал вдруг Бордент.

Финн схватил голубоватый яйцеобразный предмет прежде, чем до него дотянулась пухлая ручонка Александра.

— Оно не опасно, — заверил Кват. — Его еще не подключили.

— Он мог его подключить.

— Хочу это яйшо, — потребовал Александр. — Дай мне его.

— Не сейчас, Александр, — объяснил Бордент. — Сначала ты должен научиться правильно подключать его, иначе тебе может быть плохо.

— Я шумею это шделать.

— Ты еще не настолько логичен, чтобы оценить свои возможности. Немного позднее. Вероятно, я рассуждаю сейчас несколько философски, а, Добиш?

Добиш присел на корточки и присоединился к Александру. Мира вышла из кухни, окинула быстрым взглядом всю сцену и торопливо отступила обратно. Калдерон поспешил следом.

— Я не привыкну к этому даже за тысячу лет, — медленно произнесла она, обрезая подгоревший край пирога. — Он мой ребенок, только когда спит.

— Мы не проживем тысячу лет, — заверил ее Калдерон.

— А вот он проживет. Жаль, что мы не можем найти прислугу.

— Сегодня я снова пыталась, — устало сказала Мира.