Над Денисом склонился хонди. Весь в хитине, словно в броне. Цвет ороговевших покровов болотно-зеленый с крапинками. По их количеству и расположению Денис узнал Фаша. Так хонди называют старшую разумную особь палубы.

– Хомо. – Его скрипучий голос резанул слух, миндалевидные фасетчатые глаза приблизились, а скрежет жвал вдруг стал осязаемым. Фаш коснулся Дениса тонкими усиками: – Хомо, вставай! Фаттах ждет! Торопись!

Денис осмотрелся.

Антон Яров сидит на полу и с откровенной ненавистью смотрит вокруг, брезгливо стряхивая прилипшие к телу ошметки слизи. На его шее и груди четко выделяются покрасневшие воспаленные пятна – места, куда присасываются системы жизнеобеспечения кокона. Он беззвучно шевелит губами, хотя мог бы выругаться в голос, да хоть заорать – хонди нашего языка не понимают.

Денис с усилием встал, цепляясь руками за бугристые выступы на стене. Первый шаг дался с трудом. Мышцы покалывало. Холод внутри лютый. Кожа зудит, но о том, чтобы вымыться, можно только мечтать. Для людей и так созданы особые условия. Относительно чистый отсек прямо по коридору. Что-то похожее на сухие шершавые полотенца. Удобная одежда, выращенная по мерке.

Людей берегут. Пробуждают только в крайних случаях. Лечат в коконах после полученных в боях ранений, но из пятнадцати человек нас осталось лишь двое.

Он протянул руку, помог встать Антону, ободряюще ткнул его кулаком в плечо. Все нормально.

Да ничего не нормально. Глаза у Антона бешеные. Денис перехватил его руку, удержал, взглядом попросил – не надо.

Яров ответил кивком, сглотнул и, пошатываясь, побрел в отсек – экипироваться.

Сегодня пробуждение полно сюрпризов. На взлетной палубе царит суета. Крейсер готовится к бою, повсюду движение, даже стены ангаров перекатываются мышцами. Острые запахи заставляют хондийских рабочих (они же – техники) носиться как угорелых. От фаттахов отключают стационарное питание, длинные жилы сматывают в бухты, пакуют их в коконы.

Машины нервничают. Бионические конструкции, конечно, не обладают разумом, их уровень развития примерно как у домашних животных. Те, что постарше и уже побывали в боях, заметно подрагивают; молодые, недавно выращенные, полны неведения и оттого спокойны.

Еще издали Денис заметил изменение формы фаттахов. Вообще-то в условиях космоса аэродинамика не играет никакой роли, и потому хондийские истребители все как один похожи на огромные черные выкорчеванные пни – иного сравнения не подберешь. Но в прошлый раз эшранги загнали эскадрилью в ловушку, прижали к планете, заставили войти в атмосферу. Вот там и началось. Антигравитационные двигатели, гасители инерции – это, конечно, классно, но маневрирование на антиграве получается плавное, тягучее, вальяжное – а это верная смерть. «Мы-то вырвались, – вспоминал Денис, – а вот ведомые хондийские пилоты сгорели вместе с машинами».

По возвращении он выложил Фашу все, что накопилось во время боя, а хонди, гляди-ка, прислушались. Или ведущий истребитель сам инициативу проявил? Мы ведь с ним – единая нервная система. Мысли мои воспринял, что ли?

Он медленно подошел к своему фаттаху. Ну не узнать машину! Уже не «пень выкорчеванный», вытянулся весь, на медузу стал похож.

Фаш замер неподалеку. Наблюдает за реакцией.

Денис обернулся, кивнул ему – отлично.

Чавкнула шлюзовая мембрана.

Открылось теплое, влажное нутро. Оттуда дохнуло пьянящим запахом метаболитов.

Внутри фаттаха не предусмотрено освещения.

Денис сел в мягкое кресло.

Десятки влажных пульсирующих трубок тут же потянулись к нему от стен тесного отсека, плоть хондийского истребителя наползла на нижнюю часть лица подобием дыхательной маски, длинные белесые нервные волокна впились в висок, вошли в соединение с имплантом – единственным осязаемым наследством, доставшимся Денису Рогозину от исчезнувшей техносферы человеческой цивилизации.

В сумраке кабины возникло мягкое сияние, источаемое герметичной капсулой. Внутри нее была заключена колония алгитов – мыслящих кристаллов, с которыми Дениса связывали пять лет крепкой боевой дружбы.

Он вошел в прямое соединение с нервной системой фаттаха. Сознание на миг помутилось и тут же обрело новые грани восприятия.

Алгиты потянулись к нему сериями приветственных мысленных образов. Они устали от долгого ожидания. Им снова хотелось в космос, туда, где интересно, где их молниеносные расчеты помогают воплотить замысел человека в сложных траекториях. Единение мыслящих кристаллов, черного как смоль истребителя и человеческого рассудка превращало бионическую машину в грозное орудие войны.

Алгиты – бесстрастные мыслители и знатоки навигации – брали на себя функцию бортового компьютера. Нейросеть фаттаха обучалась от боя к бою, она – рефлексы, а сам истребитель, обладающий способностью к регенерации, живуч, надежен и предан.

Рассудок Дениса доминировал в системе управления. Он – воля фаттаха, его разум. Ни один хондийский пилот не способен сравниться с человеком в искусстве боя и пилотирования. Они всегда – ведомые. А мы всегда на острие любой атаки.

Нейросеть крейсера вошла в контакт с его машиной.