– Дожили! От собственных сервов защищаемся!

– Ну, идет война, – развел руками Метелин. – Качеством приходится жертвовать в угоду количеству.

– Ладно. Как он работает?

– Дистанция воздействия – два-три метра. Мощность небольшая. Запитан, как все другие кибермодули, от накопителя импланта. Но есть опция подключения к метаболическому корректору. Это если вдруг понадобится ударить более сильно. Только учти – метаболический корректор сжигает жизненные силы организма. Не злоупотребляй.

– Да я вообще им пользоваться не собираюсь! – Егор взял устройство, демонстративно подключил его к резервному слоту височного импланта, дождался инициализации.

– Все нормально. Можешь доложить, что с задачей справился.

Он развернулся и пошел к выходу.

Комплекс биореструктивных лабораторий располагался теперь не в недрах хондийского корабля, а в отдельном многоэтажном здании, связанном с находящимся под его фундаментом участком бункерной зоны. Что происходит в глубинах реконструированного колониального убежища, не знал никто, кроме узкого круга посвященных.

Егор воспользовался лифтом, вышел на улицу. Его личный флайкар стоял у крыльца. Машина автоматически открыла водительскую дверь, определив приближение Бестужева.

Он сел за руль, но, подумав, включил автопилот:

– К зданию администрации.

Город не спал. Зеленоватые небеса змеились сполохами. Три хондийских крейсера занимали половину пространства верхнего плоскогорья. Люди, сервы, репликанты спешили по делам, кто-то заступал на службу, кто-то возвращался с боевого дежурства, понятие смены дня и ночи внутри периметра стасиса как-то постепенно стерлось, забылось, утратило смысл.

Новостройки. Техносфера. Сбывшиеся мечты. Егор смотрел за окно, а на душе саднило, словно сменились декорации, но не суть происходящего.

Репликанты узнавали его машину, останавливались, провожали взглядами.

Особой гордости Егор не испытывал. Но и упрекнуть себя не мог. Он был честен с ними. Говорил правду. Открывал истинный смысл событий, формулировал их предназначение. Делал все, чтобы репликанты не чувствовали себя обыкновенным пушечным мясом.

Машина мягко притормозила у здания администрации.

Егор вышел, по привычке осмотрелся. Флайкар Малехова стоял на парковке у здания. Что ж. Самое время поговорить. Долго откладывал, сомневался, но встреча с Метелиным, потревоженный в душе образ Насти придали решимости. Хватит. Пора задать прямой вопрос и получить честный ответ. Покончить с сомнениями раз и навсегда.

В кабинете Романа Степановича горел свет.

– Бестужев? Что-то случилось? Вроде бы атаку отбили…

– По делу зашел.

– Ну, присаживайся. Опять не спал? Я же дал тебе выходные!

– Некогда отдыхать.

– В чем дело, Егор? – Малехов сразу понял – разговор предстоит серьезный.

Бестужев ответил не сразу. На душе стало тяжело. Нахлынуло. Вспомнились три прожитых в нечеловеческом напряжении года.

Вылазки. Захват кораблей. Сбор обломков. И все ради установок стасиса. Ими окружили зарождающийся город, с их помощью создали десятки изолированных зон ускоренного времени. Там работали машины, производили технику и оборудование, в недрах отремонтированного убежища теперь располагались огромные залы, где сложнейшие биокибернетические комплексы производили на свет репликантов. Взрослые мужчины и женщины с инсталлированными (иначе не скажешь) матрицами сознания составляли сейчас девяносто процентов населения города.

Их становилось все больше, а положение дел не менялось. Эшранги и хонди всеми силами старались прорвать периметр, разрушить поля стасиса, стереть с лица Пандоры человеческое поселение. Их атаки отбивали. Выходили из строя установки периметра, и снова начинался бег по кругу: вылазки, контратаки, поиск кораблей и их обломков.

Единственное, что было невозможно произвести в рамках доступных технологий – это эмиттеры стасис-поля. Они наша ахиллесова пята.

– Егор, о чем ты хотел меня спросить? – напомнил о себе Малехов. – Можешь говорить открыто. Твои заслуги трудно переоценить.

– Только они дают мне право задавать неудобные вопросы?

– Зачем сразу конфликтуешь? Ты проделал огромную работу. Создал идеологию, подходящую для репликантов. В понятной, доступной форме сформулировал принципы выживания, сразу же стер все иллюзии относительно чужих.

На самом деле Роман Степанович мог бы высказаться проще, сказать: ты, Егор, влил в жилы репликантов свою ненависть, подменив ею смысл жизни. Но нам это на пользу.

Малехов сдержался, не стал высказываться столь резко, прямолинейно. Бестужев похож на гранату, поставленную на сенсор. В любую секунду может рвануть.