Прибежал еще один солдат, бледный и опорошенный штукатуркой. Он долго не мог выговорить ни слова, а когда наконец заговорил, то руки у него тряслись и дрожал голос.

— Там… Там… Чудовище… Господин коронер… Все равно как огромный черный летучий мыш! У меня на глазах головы людям отрывал… Кровь — фонтаном. А он свистить и хохочеть… Во-от такие у него зубищи!

— Не сносить нам голов… — прошептал кто-то за спиной у Филина.

— Господин коронер, — решился заговорить Бореас Мун. — Это упыри. Я видел… молодого графа Кагыра аэп Кеаллаха. А ведь он мертв.

Скеллен молча взглянул на него.

— Господин Стефан… — еле внятно пробормотал Дакре Силифант. — С кем нам здесь воевать досталось?

— Это не люди, — простонал один из наемников. — Адские черти они, вот кто! Не одолеет их человеческая сила…

Филин скрестил руки на груди, повел по солдатам смелым и властным взглядом.

— Значит, не станем, — заявил он громко и отчетливо, — вмешиваться в конфликт адских сил! Пусть себе дерутся демоны с демонами, чародейки с чародеями, а упыри — с восставшими из могил мертвяками. Не станем им мешать! Мы спокойно переждем здесь результат боя.

Лица наемников посветлели. Самочувствие их заметно поправилось.

— Эта лестница, — громко продолжал Скеллен, — единственная. Другого хода нет. Подождем здесь. Посмотрим, кому придет нужда по ней спускаться.

Наверху раздался ужасающий грохот, со свода шумно посыпалась штукатурка. Запахло серой и гарью.

— Слишком здесь темно! — воскликнул Филин громко и храбро, чтобы поднять дух своему войску. — Быстро зажечь, что только можно! Факелы, лучины! Надо толком видеть, кто появится на лестнице! Заполнить чем-нибудь горючим вон те железные корзины!

— Каким горючим, господин?

Скеллен молча показал каким.

— Картинами? — недоверчиво спросил наемник. — Изображениями?

— Именно! — фыркнул Филин, — Ну, что вы смотрите! Искусство умерло!

В щепки превратились рамы, в тряпки — полотна. Хорошо просохшее дерево и промасленная материя занялись сразу, взвились ярким пламенем.

Бореас Мун смотрел. Он для себя уже все решил. Окончательно.

Загудело, сверкнуло, колонна, из-за которой они успели выскочить прямо-таки в последний момент, развалилась. Ствол колонны переломился, украшенная аканфом капитель грохнулась о паркет, раздробив на части терракотовую мозаику. В их сторону с шипением понеслась шаровая молния. Йеннифэр отбила ее, выкрикнув заклинание и жестикулируя.

Вильгефорц шел прямо на них, его плащ развевался драконьими крыльями.

— Ну, Йеннифэр меня не удивляет, — говорил он на ходу. — Она — женщина, существо в эволюционном смысле более низкое, управляемое гормональной неразберихой, сумбуром. Но ты-то, Геральт, ты же не просто мужчина рассудительный от природы, но к тому же еще и мутант, эволюции неподвластный.

Он взмахнул рукой. Загудело, блеснуло. Молния отскочила от вычарованного Йеннифэр щита.

— Несмотря на свою рассудительность и рассудочность, — продолжал Вильгефорц, переливая из руки в руку огонь, — в одном ты проявляешь поразительную и глупейшую последовательность: тебя постоянно тянет плыть против течения и мочиться против ветра. Это должно было кончиться скверно. Знай же, что сегодня, здесь, в замке Стигга, ты мочился против бури.

Где-то на нижних этажах кипел бой, кто-то жутко кричал, скулил, выл от боли. Что-то горело. Цири вдыхала дым и запах гари, чувствовала дуновение теплого воздуха.

Громыхнуло с такой силой, что задрожали поддерживавшие потолок колонны, а со стен посыпался алебастр.

Цири осторожно выглянула из-за угла. Коридор был пуст. Она быстро и тихо пошла вдоль стоящих справа и слева в нишах скульптур. Когда-то она уже видела эти скульптуры.

В снах.

Выходя из коридора, наткнулась на человека с дротиком. Отскочила, готовая к сальто и вольтам. И тут же сообразила, что это не человек с дротиком, а седая, худая и согбенная женщина. И что в руках у нее не дротик, а метла.

— Где-то здесь держат чародейку, — откашлялась Цири, — с черными волосами. Где?

Женщина с метлой долго молча шевелила губами, словно что-то жевала.

— Откедова ж мне-то знать, голубица? — промямлила она наконец. — Я туточки токмо прибираюсь. Ничего боле, токмо прибираю опосля их и прибираю, — повторила она, вообще не глядя на Цири. — А они хучь бы што, токмо поганють и поганють. Глянь-кось сама, голубица.

Цири глянула. На полу извивалась размазанная зигзагом полоса крови. Через несколько шагов полоса обрывалась около скорчившегося у стены трупа. Дальше лежали еще два — один свернувшийся клубком, другой — совершенно противоестественно раскинувшийся крестом. Рядом с ними валялись арбалеты.

— Ничего боле, как токмо пачкають да пачкають. — Женщина взяла ушат и тряпку, опустилась на колени, принялась вытирать. — Грязь и ничегошеньки боле, токмо грязь, грязь да грязь. А ты тут, понимаешь, убирай и мой. Когда-нить будет тому конец?

— Нет, — глухо сказала Цири. — Никогда. Таков уж этот мир.

Женщина перестала вытирать. Но головы не подняла.

— Я токмо убираюсь, — сказала она. — Ничегошеньки боле. Но тебе, голубица, скажу, что тебе надыть прямо идтить, а опосля налево.