Отчасти присутствовал юмор, я надеюсь, но в общем эта сцена выглядела довольно мрачно. Как и вся история в целом, полагаю. «Goodbye Blue Sky» — один из моих любимых мультфильмов. Для меня это был во многом гимн Второй мировой войне и ее ужасам. Во время войны я был маленьким мальчиком, поэтому мне знакомы бомбежки и противогазы — обычно для детей противогазы делали в виде Микки-Мауса, так как дети боялись их носить. Я нарисовал перепуганных людей с головами-противогазами, бегущих в бомбоубежище. Это не диснеевские кролики, бегающие туда-сюда, анимация не должна была быть ограничена рамками. Нужно было очень постараться, чтобы оправдать ту свободу действий, которую мне предоставили участники «Pink Floyd». Да, я в основном имел дело с Роджером, однако остальные парни полностью мне доверяли. Изготовление мультфильмов — очень кропотливое занятие, поэтому на всю работу ушло больше года. Ужасно много бильярдных партий было сыграно.

РАЙТ: Как мне представлялось, роджеровская оригинальная концепция «живого» концерта заключалась в том, чтобы построить стену, уйти домой и послать публику на хер. Но поскольку на стене демонстрировался визуальный материал и в ней имелись дырки, через которые могли появляться люди, концерт превратился в очень хорошую театрализованную постановку.

ГИЛМОР: Я вспоминаю вышедший позже «Spinal Тар» с их замечательным Стоунхенджем — но наши концерты, казалось, имели значение и смысл, и, если бы насмешки могли заставить нас остановиться, мы перестали бы работать на много лет раньше. Представления были потрясающими, я наслаждался ими. По ходу выступлений, а мы отыграли тридцать с лишним концертов, я стал более осведомленным по части ограничений, связанных со столь отрежиссированными спектаклями, — у нас было не так много возможностей для музыкальных импровизаций.

Я руководил всей механикой звука. На нескольких первых концертах с моего усилителя свисал список сигналов длиной шесть футов, который я потом выучил наизусть, поэтому я точно знал, откуда идет сигнал, из монитора или из фильма, и у меня имелся блок контроля, чтобы корректировать задержки в звучании моей аппаратуры, аппаратуры Роджера, Рика и Сноуи Уайта, так что на самом деле мне было совершенно не до того, какое действо происходит вокруг меня.

МЕЙСОН: Барабаны находились внутри армированной клетки, поэтому, когда стена рушилась, кирпичи не могли повредить их. Вокруг меня была странная окружающая обстановка — я словно находился в студии, если бы не воздействие зала, — и эксцентричная, поскольку я играл наполовину «живьем». Не слишком много спонтанности, однако мы знамениты не всякими там выкрутасами на сцене.

РАЙТ: Почему я согласился участвовать в концертах? Возможно, я просто не смог встать и сказать: «Ладно, ничего не поделаешь, до свидания». Я подумал, что если я ухожу из группы, то у меня есть по меньшей мере еще месяц, или сколько-то там, чтобы еще поработать, — даже, возможно, где-то в глубине души надеялся, что ситуация может измениться. На «живых» представлениях Роджер вел себя довольно дружелюбно, мне было тяжело, но я старался забыть все мои обиды и наслаждался, играя «The Wall». Я отдал все, что мог, этим концертам, и, думаю, Роджеру понравилась моя работа. Мы разговаривали с ним, как цивилизованные люди. Не ругались совсем.

МЕЙСОН: Да, так и было. Но англичане чертовски хорошо умеют это делать — притворяются, что ссоры не было, а у самих все внутри кипит.

УОТЕРС: Это стало свершившимся фактом, Рик получил концертную ставку, он казался довольным, мы были довольны, и это был конец. За кулисами каждый был сам по себе — у каждого свой трейлер, из которого не видны трейлеры других — ха-ха-ха! — у каждого свой маленький лагерь. Атмосфера была ужасная, но дело, представление были настолько важны, что, конечно же, на сцене я не думал о ее влиянии вообще.

РАЙТ: Такая атмосфера — это просто еще один пример того, почему мне было не жаль покидать группу, поскольку группа к тому времени потеряла дух единства и товарищества. Тем не менее группы способны выходить на сцену и играть музыку, даже если их участники ненавидят друг друга. Я чувствовал, что группа распадается на части.

ЭЗРИН: Меня попросили поучаствовать в концертах, но я не смог — я разводился с женой и боролся за то, чтобы дети остались со мной. Был и еще один инцидент, когда я по своей наивности согласился поговорить по телефону с приятелем-журналистом и нарушил обещание, данное группе, не разглашать никакой информации, тем самым расстроив Роджера, который уже был очень напряжен из-за ситуации с Риком. Такие вот дела. Мне запретили появляться за кулисами. Однако я пошел, Нью-Йорк был как бы моей территорией, вся охрана стадиона знала меня по работе с «Kiss» и Элисом Купером. Когда охрана «Pink Floyd» сказала им: «Ему нельзя входить», они ответили: «Как это?» Пришлось покупать билет. Концерт был превосходный и совершенно потрясающий. Во время исполнения песни «Comfortably Numb», когда Дэйв играл соло с вершины стены, я расплакался. Концерт был пиком нашей работы. В конечном счете «The Wall» стал лучшим альбомом десятилетия, может быть, одним из самых значительных рок-альбомов вообще.

В 1980–1981 годах «The Wall» исполнялась в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Дортмунде и Лондоне, повторно была сыграна в «Earl's Court» с целью заснять концерт на пленку, но этот материал все же не был использован в фильме. Затем группа начала работу над диском «The Final Cut».

УОТЕРС: У меня был полный контроль над «The Final Cut».

ГИЛМОР: Такое мнение периодически высказывается. Тотальный контроль в руках Роджера был бы вреден для группы, он не имел тотального контроля. Все, над чем он имел тотальный контроль, не принесло ему большого успеха.

УОТЕРС: Концепция «The Wall» — это удобный способ взглянуть на группу. Показан короткий путь из лидера в диктаторы. Все мы — волюнтаристы. Даже в процессе работы над «The Final Cut», в конце которого группа распалась, я все время старался сделать альбом по-своему. Мы спорили с 1974 года, слишком долго. В какой-то момент пришлось сказать: это не работа, настало время разойтись.

ГИЛМОР: Роджер сказал, что все кончено. Я ответил, что я, возможно, буду делать следующий альбом. Он дал мне понять, что не будет больше записывать дисков с нами; я ему дал понять, что мы и без него обойдемся.