Новый роман известного писателя-историка Р. Гордина посвящён жизни и деятельности одного из ближайших сподвижников Петра Великого, «первого министра русской дипломатии», генерал-адмирала Фёдора Алексеевича Головина (1650-1706).
Потомок старинного дворянского рода, Фёдор Алексеевич Головин был активным сторонником всех начинаний Петра I, участвовал в Азовских походах, возглавлял Военно-морской и другие приказы, руководил русской иностранной политикой, создавая систему постоянных представительств в европейских столицах. Царь часто называл Головина своим «добрым другом» и, извещая в письме о его смерти, подписался «печали исполненный Пётр».
Энциклопедический словарь.
Изд. Брокгауза и Ефрона.
СПб., 1900, Т. XXX
Глава первая
АДСКАЯ КУХНЯ
Говорят чужестранцы, что я повелеваю рабами...
Я повелеваю подданными, повинующимся моим
указам. Сии указы содержат в себе добро, а не
вред государству. Английская вольность здесь
не у места, как стенке горох. Надлежит знать народ,
коим оным управлять.
По мне будь хоть крещён али обрезан —
едино, лишь будь добрый человек и знай дело.
—
— Смольчуг!
— Жиды, воду!
— Янкель, падло, живей!
— Пся крев, лезут!
— Лей, вали!
— А-а-а!
— Врёшь, москаль!
— На, подавись!
— Сдохни!
— Всё, всё, всё!
— Поэль, они откатились!
Благословенна тишина. Глухое рявканье пушек вперемешку со звонким тявканьем пищалей неожиданно смолкло. И настал миг тишины, словно скинутая ноша. Его нарушил тысячеголосый хор. Музыка? О нет — рёв: на одном звуке — а-а-а-а!
Стена всё ещё курилась дымками. Ещё метались на её шири человеческие фигурки. Но не было ни дров, ни смолы, ни даже воды: всё кончилось, всё иссякло.
Под котлами тлели головешки. Дотлевали.
— Мы уходим, Поэль, мы уходим!
Он взбежал по узкой кирпичной лестнице в толще стены. Утренняя дымка истаивала. На зубцах лежал тонкий слой копоти.
Он заглянул в одну из маши куль [1] . Она была вся в потёках смолы. Он втиснулся в другую, откуда лили кипяток.
1
Машикули — навесные бойницы, расположенные в верхних частях стен и башен средневековых укреплений.
Солнце ещё висело низко над землёй, и тени принимали жёсткие очертания. Кустарник, подступавший ко рву, был весь в алмазных капельках росы. Вдали дымили костры. За ними посверкивала синяя лента Днепра.
Картина дышала миром. Если бы не три тела, приткнувшиеся к стене. Их можно было бы принять за спящих. Но он-то знал: то были московиты, сражённые из амбразур подошвенного [2] боя.
Он высунулся по пояс. Догадка тотчас озарила: осада кончилась, московиты ворвались в крепость. Смоленск пал. Король Владислав IV оплачет его, как принуждён был оплакать московский престол.
2
Подошвенный бой — стрельба тяжёлыми орудиями из нижнего яруса крепости.
«Где они прорвались? — лихорадочно размышлял он. — Наверное через Фроловскую воротную башню. Она почиталась главною, и слышно было, что и на Москве главная башня Кремля именовалась Фроловскою.
Говорили, что войско московитов ведёт сам царь Алексей Михайлович. И будто он милостив, и против пролития крови.
И добрым словом отворяет крепостные затворы. Слухи каким-то образом проникали сквозь почти шестивёрстную протяжённостей, опоясывавших Смоленск.
Не странно ли: волею прихотливой судьбы эти стены возводил именитый московский зодчий Фёдор Конь. Их не брали стенобитные орудия, осадные лестницы не досягали семисаженной высоты, тридцать восемь башен глядели на все стороны света зоркими глазами бойниц. И иной раз потехи ради по стенам свободно раскатывали тройки. Разъезжались, не задевая друг друга».
Голос, неожиданно окликнувший, заставил его вздрогнуть. Поэль оглянулся. Это был зайгородский староста Берко. Он оборонял этот участок стены от Пятницкой воротной башни до Водяной башни над Днепром.
— Где твои люди, Берко? — растерянно спросил он.
— Э-э, люди! Что им тут делать? — уныло произнёс Берко. — Побежали по домам. Сдали крепость москалям, сдали. И другой Берко, Ржевский, со стороны Круглой башни, тоже прогнал людей. Поляки, командиры наши, воевода Юзеф да его прихвостень Адам со всею своей командой убежали первые.
— Припас весь вышел, — грустно сказал Поэль. — Людям есть нечего. Что с нами будет?
— Сдали крепость, сдали, — ожесточённо повторил Берко, и его широкое круглое лицо в мелких ямках оспин сморщилось. — Слыхать, на честное слово. Два месяца держались, однако. А уж ничего не осталось: ни смолы, ни дров, ни пороху.
— Говорят, царь милостив, — нерешительно произнёс Поэль.
— Э! — и Берко махнул рукой. — Нам, жидам, милости ждать нечего, сам знаешь. Ни от ляхов, ни от москалей. Паны они всюду паны, — сокрушённо закончил он.