Попив чаю, Костя отправился в баню. Тот кусочек мыла, который выдавался каждому моющемуся, он целиком израсходовал на голову. Придя домой, он решил проверить, окончательно ли смыт керосин с головы. Для этого он пошел на кухню и снял с полки большую медную кастрюлю, в которой давно уже ничего не варили. Он поставил кастрюлю на пол и, встав перед ней на колени, опустил в нее голову. Несколько минут он не шевелился, чтобы запах спокойно стекал в кастрюлю. Потом сделал резкое движение и, опустив в кастрюлю нос, стал нюхать. Нет, керосином воздух в ней не пахнет! Теперь не страшно идти во двор, даже если там Нюта!

Но когда он спустился вниз, Нюты на дворе не было. Колька и Чепчик уже ждали его, и они отправились на берег Невки.

Костя с Колькой шли по панели рядом. Чепчик, как человек, хорошо знающий дорогу, шагал впереди. Прошлой зимой, когда в феврале грянули сильные морозы, родители однажды выпустили его на улицу в каком-то старинном меховом не то капоре, не то чепчике. За это во дворе ему сразу же дали прозвище Бабий Чепчик, а потом стали звать просто Чепчиком.

– Здесь начинается Петербургская сторона, – заявил он, когда перешли Тучков мост. – Здесь петербургская шпана действует. Если узнают, что мы с Васильевского, – косточек не соберем.

– А у меня здесь дядя живет, на Введенской, одиннадцать, – сказал Колька.

– Если привяжутся – я так им сразу и скажу.

– Никакие дяди-тети не помогут, – сказал Чепчик. – К дяде принесут уже твой бездушный труп с финкой в боку.

– А как они узнают, что мы с Васильевского? – поинтересовался Костя.

– Очень даже просто, – ответил Чепчик. – По походке. У всех, кто на Васильевском живет, – морская походка, а у всех, кто на Петербургской, – сухопутная. Не видишь разве, как они тут все ходят – у них нога за ногу цепляется.

Костя стал внимательно глядеть на прохожих, – их в этот час было довольно много на Большом проспекте. Ему показалось, что люди здесь ходят так же, как и на Васильевском. Но он не поделился этим наблюдением с ребятами, – вдруг Чепчик разозлится, прогонит его домой, и прощай тогда миллион в поте лица.

Они торопливо шагали по Большому. От длинного проспекта отходили таинственные улицы. Одна называлась Зверинской: по ней можно идти прямо к зверям в Зоологический сад. На другой улице был кинематограф со страшным названием «Леший», и в нем шла фильма со страшным названием «Глаза мумии Ма». Наконец, миновав улочки с настораживающими названиями – Теряеву, Плуталову, Бармалееву и Подрезову, – ребята вышли на улицу Красных Зорь. Они свернули налево, их путь лежал мимо огромных развалин скетинг-ринга. Среди кирпичных груд росли крапива и мелкие осинки. От уцелевших кое-где стен тянуло болотной прохладой. Костя вспомнил, как Нюта шла по балке – там, на Васильевском, в недостроенном доме, – и как он боялся за нее. А потом…

– Не отставай! – строго приказал ему Чепчик. – Мимо этого шкетина рынка надо птицей пролетать! Тут в подвалах налетчики живут и добычу свою прячут. Сюда даже днем облава заходить боится. Чуть что – пулю в грудь и кастетом по черепушке. Мяукнуть не успеешь!

– Таков закон прерий! – подытожил Колька.

– При царе здесь крупная буржуазия пьянствовала и каталась на роликовых коньках, – пояснил Чепчик. – А потом пожар был. Когда горело – бутылки с шампанским так лопались, что стекла во всех домах вокруг повылетали.

Они перешли на Аптекарский остров, совсем тихий и безлюдный, и, дойдя до Средней Невки, свернули налево. Здесь река не была одета в гранит, невысокий берег порос травой. Там, где шла разборка баржи, было шумно и людно. Баржа уже почти перестала существовать, все доски от нее кучками лежали на берегу, разделенные между работающими. У каждой кучки стояло по два, по три человека, все больше женщины. То, что еще осталось от баржи, напоминало скелет огромной рыбы – рыбы, которая уже съедена. Этот скелет лежал наполовину в воде, наполовину на илистой отмели. Там работали мужчины с пилами и топорами, в засученных по колено кальсонах, а некоторые просто в длинных нижних рубашках. Пилы и топоры плохо брали влажное, отвердевшее, как кость, дерево, но работа шла весело и дружно. На берегу горел большой костер, и работавшие в воде поочередно бегали к нему погреться. Некоторые приплясывали у огня, как индейцы. Слышались шутки и смех.

– Ты вон к той тетеньке иди, помоги ей дрова на тележку грузить, – покровительственно посоветовал Косте Чепчик. – Только не говори никому, что ты с Васильевского… Постой, надо оружие заиметь на всякий случай. – Он подошел к горке барочных гвоздей и торопливо взял три гвоздя. Один себе, другой Кольке, третий вручил Косте. – Если пристанут – бей между глаз и отступай на Васильевский.

Запихнув в карман курточки большой гвоздь, Костя направился к женщине, рекомендованной ему Чепчиком.

– Тетенька, можно я вам помогу?

– Подсоби, голубчик, подсоби, – ласково сказала женщина. – И чего это Любка нейдет, она мне подсобить обещалась… Ты сухие-то наниз клади, а сырые сверху, вот так.

Тележка была на маленьких колесах и не с площадочкой, а с ящиком наверху. Когда они ее нагрузили с верхом, женщина подозвала уполномоченного, который с деревянным аршином ходил по берегу, и пожаловалась, что он неправильно распределил дрова: ей достались одни сырые доски. Уполномоченный, по-видимому, давно ее знал, и только покачал головой. Костя понял, что женщина эта – хитрая.