Бледная физиономия Джека Бестона вдруг сделалась ярко-красной. Милли приготовилась к патентованной вспышке людоедского гнева, но ее не последовало. Вместо этого Джек перевел дыхание, после чего тихо сказал:

— Не сомневаюсь, что вы правы. Если я отправлюсь на Ганимед, то буду делать все самое полезное для интерпретации сигнала. — А затем, более настойчиво: — Милли, вы должны понять, каково мне сейчас. Проект СЕТИ страшно для меня важен. Я посвятил ему большую часть своей жизни и не могу вынести мысли о том, что буду находиться где-то еще, кроме самого центра событий.

— Когда я сюда прибыла, я тоже хотела посвятить проекту СЕТИ всю свою жизнь. Но в первые же несколько недель я почти с этой мыслью рассталась. Вы слишком долго управляли этим объектом, Джек Бестон. Это ваши деньги, это ваш проект, а станция «Аргус» — ваша станция.

— Ну и что? — Он явно был озадачен. — Кому же еще, по-вашему, здесь управлять?

— Дело не в этом. Вам кажется, что раз вы здесь главный, вам следует обращаться со всеми как с последним дерьмом. И очень может быть, это так — пока вы здесь. Но если вы собираетесь отправиться со мной на Ганимед, а это очень большое «если», я больше не стану терпеть ваших оскорблений.

— Я вас оскорблял?

— Ну и ну! Конечно, оскорбляли. Вы всех оскорбляли. Люди остаются здесь только потому, что влюблены в свою работу. Знаете вы о том, что когда мы были на станции «Цербер», Филип Бестон предложил мне остаться и с ним работать?

— Мой брат? Ублюдок!

— Да, Ублюдок. И должна вам сказать, меня терзало немалое искушение.

— Но вы ему отказали.

— Это правда. Я сказала ему нет. — Милли никогда в жизни не упомянула бы адресованных ею Филипу Бестону слов о том, что Джек стоит десятка таких, как он. — А теперь я вам говорю нет. Не смейте больше обращаться со мной как с ребенком. Не смейте больше унижать меня и третировать у всех на глазах. И не только меня. Постарайтесь удостоить ваших сотрудников того уважения, какого они заслуживают. Они чертовски компетентны, они напряженно работают и они заслужили ваше уважение.

Месяц тому назад за этими словами Милли последовало бы немедленное увольнение. Теперь же она ощущала, что расклад сил изменился. Джек Бестон нуждался в ней больше, чем она нуждалась в Людоеде.

Милли поняла свою правоту, когда Джек подался вперед, чтобы положить подбородок на кисти рук, скрещенные на спинке стула. Зеленые глаза воззрились на нее сквозь кустистые рыжие ресницы, и он сказал:

— Я назову вам одну персону, которая по-настоящему компетентна. Это Ханна Краусс. Она прочла все ваше личное дело от корки до корки, после чего мне сказала: «Рекомендую ее принять. Только не дурачь себя в отношении того, что ты при этом получишь. Она совсем молода, но она сущая тигрица. Она тебе массу проблем доставит».

— Я не тигрица. — Тут Милли припомнила слова дядюшки Эдгара: «Пусть они все думают, что ты мышка. Просто не говори им, что эти черно-желтые полоски значат. И ротик не открывай, когда улыбаешься».

— Отлично. — Джек встал. — Вы не тигрица. Когда мы доберемся до Ганимеда, я вам об этом напомню.

— Как, вы меня уволить не собираетесь?

— Не собираюсь. — На лице у Джека Бестона заиграла тайная улыбочка. — По крайней мере, сегодня. Возможно, я не такой хитромудрый, как Филип...

— Ублюдок.

— Да, Ублюдок. Но я все-таки знаю, когда лучше сидеть тихо. А тем временем у нас сегодня утром есть еще один повод порадоваться. Очистная бригада работала всю ночь, и сегодня они мне для начала позвонили. Они сказали, что сделали окончательный сигнал таким плотным и чистым, каким только возможно. Желаете посмотреть?

— Да! Боже мой, конечно!

— Я так и подумал. — Джек изучал ее лицо. — Но прежде чем мы туда отправимся, у меня есть другое предложение. На вид вы совсем изголодались. Мы с вами должны пойти и раздобыть что-то на завтрак. А пока мы будем есть, вы расскажете мне, что еще я делаю не так. Нет лучшего способа начать трудовую неделю.

Окончательный сигнал представлял собой цепочку из двадцати одного миллиона бинарных цифр. Он принимался снова и снова, пока наконец две недели тому назад не прекратился. Теперь с этого направления в небе не поступало ничего, кроме случайного шипения межзвездного фона.

Сигнал по-прежнему не был готов для анализа. Во-первых, он нуждался в коррекции. Некая усложненная версия закона Беллмана — «То, что я повторю тебе трижды, будет правдой» — была применена для обнаружения и исправления опущенных, добавленных или ошибочных цифр. Повторяющиеся цепочки цифра за цифрой сравнивались, и редкие расхождения исправлялись согласно принципу большинства. Арнольд Рудольф, на вид еще более древний и крошечный, чем всегда, просмотрел последний вариант и поставил на него печать своего одобрения. Вся последовательность была теперь свободна от ошибок.

— Но что касается того, что она означает... — Рудольф оглядел всех присутствующих. — Теперь все это переходит в ту сферу, где я уже не считаю себя экспертом. Скажу лишь то, что, не сомневаюсь, пришло в голову всем: последовательность из двадцати одного миллиарда бинарных цифр может содержать в себе весь человеческий геном, взятый трижды.

В добавление к Милли и Людоеду здесь присутствовали также Пат Танкард и Саймон Биттерс. Никто не рассмеялся. Арнольд Рудольф ссылался на предположение, почти столь же старое, что и сама СЕТИ: понятие о том, что первое послание со звезд может не быть рецептом ни для универсальной энциклопедии, ни для сложного набора машин, а может содержать в себе информацию, требуемую для построения живого организма. Здесь делалось то серьезное допущение, что инопланетная жизнь, подобно жизни в Солнечной системе, должна строиться на основе четырехбуквенного молекулярного кода. Приписать пары бинарных цифр нуклеотидным основаниям; скажем, (0, 0) = аденин, (0, 1) = цитозин; (1, 0) = гуанин, (1, 1) = тимин; тогда любая последовательность, содержащая число бинарных цифр, кратное четырем, будет эквивалентна сегменту молекулы ДНК. Можно было бы составить эту молекулу ДНК, положить ее в подходящую среду для воспроизведения и посмотреть, что оттуда разовьется.