Еще один рывок, и штабель сдвинулся еще на пядь. Бродяга со скрежетом воткнул вторую передачу, и остатки настила легко сдвинулись так, что дальние концы досок рухнули в реку.

— Стой! — крикнул командир водителю. — Теперь отвязывайте!

Когда мы уезжали, доски медленно плыли вниз по Птичи. [69]

Тотен действительно «забронировал» нам помещения — когда на въезде в город мы вышли из машины и подошли к посту, невысокий широкоплечий ефрейтор только мельком глянул на наши «слегка подмарафеченные», по выражению Бродяги, документы и тут же приказал поднять шлагбаум, а нам подробно объяснил, как добраться до бывшего советского военного городка, в котором с комфортом расположились все стоявшие в Марьиных Горках немецкие части.

Но у нас каждый солдат свой маневр знает, а потому в расположение двинулись не всей нестройной толпой, а лишь наиболее представительной ее частью. «Эмка», в которую перебрался для солидности Тотен, и мотоцикл отправились «в гости», грузовики же остановились за пару кварталов до дороги, ведущей на восток, где и прикинулись ветошью. Оставлять часть группы без серьезного «языкового прикрытия» было опасно, но я клятвенно заверил всех, что «послать в Бобруйск» смогу легко, благо за последний месяц мое произношение значительно улучшилось, а для усиления доказательств похлопал себя по ножнам. Но засиживаться в гостях никто долго не собирался, и ударная группировка степенно поехала по испещренным рытвинами улицам.

Ну вот опять мне, вопреки желаниям, приходится играть центровую роль. Понятно, что ни у кого из наших просто не хватит знания немецкого для подобного представления, но все равно чувствую я себя крайне неуютно…

На территорию воинской части нас пустили без особых проблем, сказывалась предварительная договоренность, ну и вечная нелюбовь честных армейцев ко всяческим жандармам и безопасникам. Куда же без этого. Дело, конечно, не в каких-то эмоциях, просто связываться мало кто хочет.

«Военный городок был довоенный», — такой каламбур пришел мне на ум, как только мы проехали КПП. Все капитальное, никаких палаток и прочего полевого непотребства. На многих казармах и домах комсостава заметны были следы боев: выщербины от пуль, выбитые окна и двери, разрушенные крыши. Однако ближайшие к плацу здания уже привели в относительный порядок, и на их стенах на уровне второго этажа красовались надписи «Block 1», «Block 2»… Разметка на плацу тоже была подновлена. Впрочем, нам сейчас не до красот.

— Hauptmann Riedel ist jetzt im Fuhrungsstab! [70] — ответил на мой вопрос старший поста у ворот и рукой указал на красно-белое кирпичное здание.

Транспорт мы припарковали неподалеку от въезда, после чего разделились — я отправился общаться с местным начальством, а Саши остались скучать у машины.

Александр Сергеич тут же развил бурную деятельность, талантливо и со знанием дела организовав, как говорит Антон, мизансцену под названием «Техническое обслуживание транспортного средства в походных условиях». Капот «эмки» открыли, Бродяга залез под машину так, что только ноги наружу торчали, а Люк принялся с умным видом делать вид, что копается в моторе. По-другому роли распределить не получилось бы — при всей «хваткости» нашего самого главного оперативника даже простейший вопрос категории: «Давно вы в наши края?» — мгновенно «спалил» бы нас — иностранные языки вообще, и немецкий в частности, не были коньком Бродяги.

«Ну, эту парочку без пуда соли немцам не съесть, так что лучше тебе, брат, сосредоточиться на выполнении своего задания. Интересно, как местный „босс уровня“ выглядит?» — последнее пришло мне в голову уже в тот момент, когда часовой у входа в штаб вытянулся по стойке «смирно» на немецкий, естественно, манер — руки не «по швам», как у нас, а локти оттопырены, и кисти рук упираются в… скажем так, бедра. На приветствие я не ответил — и ниже моего, офицера СС, достоинства, да и партийное «Хайль Гитлер!» в армии не только не принято, но и прямо запрещается уставом. Вдобавок выправка у меня «пиджачная», то есть никакая.

В помещении штаба было уже темновато, все ж таки день клонился к вечеру, а свет по непонятной мне причине немцы не зажигали, и дежурного я разглядел не сразу, а только когда он вскочил, приветствуя меня.

— Ich soll zu Hauptmann Riedel. Sagen Sie ihm, dass hier Hauptsturmfuhrer Merbach ist, ich habe gestern angerufen. [71]

Фельдфебель (я только сейчас разглядел его знаки различия) направился к двери в дальней стене помещения, где, очевидно, располагался персональный кабинет начальника.

«Богато живут гады — у капитана персональный кабинет! Но это понятно — здесь пара полков, если не дивизия до войны квартировала, а сейчас хорошо, если отдельный батальон разместился…» — Я подошел к окну — проведать, как там мои «молчуны», но плац находился с другой стороны…

Хлопнула дверь, и я, обернувшись на звук частых шагов, увидел невысокого и узкоплечего офицера, на фоне которого даже моя не сильно мускулистая фигура показалась бы торсом античного атлета, а наш командир, как мне кажется, смог бы спрятать его во внутреннем кармане кителя. Я усмехнулся, представив, как Фермер это будет делать, а местный «бугор» воспринял мое гримасничанье за приветливость: