– Я правду написал! – с плохо скрываемой злобой процедил он сквозь зубы.

– В том-то и дело, что нет, дорогой Семён Львович, – раздался из-под фикуса голос Бориса Ильича. – Вы оболгали уважаемого, заслуженного человека, товарищ Ступак!.. – Мяздриков опять прешёл с журналистом "на вы". – И я вам, честно скажу, мне вас искренне жаль. Как вы теперь в глаза нашей общественности смотреть будете?!..

В глазах у Семёна потемнело!.. Уж в чём-чём, но обвинять его во лжи?!.. Это уже слишком!..

– Я?!.. Оболгал?!..

– Да!.. Вы!.. Оболгали!..

– Ну, знаете… – Ступаку не хватало слов. – Я же с ним вместе!.. Я же не в санатории… мы с ним… в медвытрезвители на соседних койках валялись!.. Я собственными глазами видел!..

– Видеть-то вы видели, но что?..

– Как это что?!..

– Рядом с вами лежал не "заслуженный алкаш", как вы написали в своем фельетоне, вы позволили себе издеваться над больным человеком, жизнь которого до сих пор вызывает у врачей серьёзные опасения. Вот, не угодно ли взглянуть, – и Пётр Петрович протянул Семёну листок, который минуту назад внесла в кабинет первого секретаря Леокадия Степановна.

Это была выписка из истории болезни Андрея Николаевича Новосельского, заверенная печатью и тремя подписями ведущих специалистов гор-больницы, включая главного врача Фертмана Романа Моисеевича. Выписка гласила, что означенный "товарищ Новосельский поступил в больницу с острым гипертоническим кризом и подозрением на микроинсульт".

– А запах?.. – тихо спросил потрясённый журналист.

– Какой запах? – удивился Мяздриков.

– Изо рта этого… "больного"… за версту несло перегаром… Да ещё каким!.. Там, по-моему, и пиво, и "Три семёрки", и даже самогонка присутствовали…

– А вы, товарищ Ступак, оказывается, крупный специалист по запахам!.. Вам бы не в комсомольской газете, а на парфюмерной фабрике "нюхачом" работать! – съязвил Борис Ильич. – Слыхал я, очень редкая специальность, и в людях с такими уникальными способностями, как у вас, постоянная нужда. Кстати, зарплата там высокая. Послушайтесь доброго совета, Семён Львович, смените профессию… А?..

– Он был мертвецки пьян!.. – упрямо твердил Ступак. – Вы персонал вытрезвителя спросите. Вам все скажут!..

– С персоналом мы отдельно разбираться будем, – пообещал первый секретарь. – То, что простительно вам, неопытному журналисту, непростительно специалистам. Они-то должны были определить, что у Андрея Николаевича серьёзные проблемы с артериальным давлением.

– Если у вашего товарища Новосельского и были проблемы с давлением, то только от пьянства, – стоял на своём Семён.

– Допустим, вы правы, – неожиданно предположил Мяздриков. – Но какое это имеет значение, товарищ Ступак?..

– То есть как?!..

– А так. Что это меняет?..

– Всё!.. – журналист решил стоять до конца.

– Ошибаетесь, милейший Семён Львович! – в голосе Бориса Ильича вновь зазвучали стальные нотки. – Официально Андрей Николаевич серьёзно болен. Скажите, чему поверит наша общественность?.. Вашему голословному утверждению или официальному заключению консилиума специалистов?.. Что молчите, товарищ Ступак?.. Имейте в виду, вас можно и к административной ответственности привлечь. За клевету! – и добавил, но уже чуть мягче: – Мне вас искренне жаль.

Собственный корреспондент областной молодёжной газеты "Смена" был наголову разбит.

"Сволочи!.. Как первоклашку, вокруг пальца обвели!.."

Он сидел на стуле, словно приговорённый, низко опустив вихрастую голову, сцепив в кулаки побелевшие кисти рук, сжав зубы, и безслёзно плакал в безсильной ярости.

Тишина, воцарившаяся в кабинете Троицкого, казалось, длилась целую вечность.

Резкий телефонный звонок разорвал её пополам.

Первый секретарь снял трубку:

– Слушаю!.. – и, прикрыв микрофон ладонью, шёпотом сообщил Мяздрикову: – Кахетинский… Прости, Олег Павлович, как раз собирался тебе доложить… Да-да, конечно… К сожалению, новости у нас грустные: Новосельского "Скорая" в больницу увезла… Представляешь? Острый гипертонический криз, и, как следствие, – микроинсульт… Двести двадцать на сто сорок… Согласен, Олег Павлович, согласен: никто такого поворота не ожидал… Как гром, среди ясного неба… Да… Врачи говорят, ещё бы минут десять, и панихиду пришлось бы заказывать… Да… Да… Конечно, передам… Обязательно… А мы с ним как раз сейчас беседуем… Надо помочь парню из щекотливой ситуации выпутаться… Согласен, Олег Павлович… Конечно, конечно… Плохо ты о нас думаешь. Мы не звери какие-нибудь… Понимаю… Понимаю… Да он у меня в кабинете в данный момент находится… Поговорить не хочешь?.. Как знаешь… Тебе низкий поклон от него… Передам… Обязательно… Ну, бывай!..

Повесив трубку, Троицкий громко рассмеялся:

– Оставили мы товарища Кахетинского во-от с таким носом. На зависть Буратино оставили. Я боялся, он на том конце провода лопнет от злости.

– Привет мне передавал? – полюбопытствовал Мяздриков.

– Пламенный.

– И за нашего собеседника заступался?

– Необычайно горячо.

– Видишь, Семён, какой важный ходатай у тебя появился? Секретарь обкома по идеологии, товарищ Кахетинский собственной персоной!..

– Я опровержения писать не буду, – не поднимая головы, сквозь зубы процедил Ступак.