В комнату вернулся растерянный Василь Васильич.

– Вольдемарчик, к тебе пришли…

– А я и не сомневался, что ко мне. Алёш, ежели тебя не тронут, поезжай скорее домой. Нечего тебе в этой клоаке делать!.. Ты понял меня?!..

– Там видно будет…

Но Иван уже не слушал его, а обратился к соседу:

– Что ты, Вася, смурной такой?.. Впускай дорогих гостей.

Но ко всеобщему изумлению в комнату вошли не вооружённые до зубов чекисты, а молчаливая Дуня – соседка Тимофея Семивёрстова. Глаза её из-под сдвинутых бровей, как и давеча в коммунальной кухне, смотрели враждебно, но к этому добавилась теперь изрядная доля смущения.

– Меня Тимофей Васильевич прислал, – проговорила она тихо, ни на кого не глядя. – Похороны во вторник, и он просил, чтобы вы непременно были. Так прямо и сказал: "Передай этому беглому монаху, вам то есть, что я его должен ещё раз увидеть…" В десять утра у морга Склифасовского автобус будет. Придёте?..

Её неожиданное появление и странная просьба Семивёрстова смутили Ивана, но вида он не подал.

– Приду… Обязательно… Если, конечно, меня до вторника на свободе оставят.

– Тимофей Васильич велел передать, чтоб вы, значит, не безпокоились. Он сказал, что обо всём сам уже позаботился.

– Поблагодарите его от меня… и вот…от Алексея Ивановича, – Иван был явно обезкуражен. – Скажите, что мы ему крайне признательны.

– Обязательно передам…

– Спасибо, Дуня… Простите, не знаю вашего отчества…

– Не за что. А отчество вам моё ни к чему, – она пожала протянутую Иваном руку. – Будьте здоровы…

Казалось, всё было сказано, но Дуня не уходила.

– И ещё… – она на мгновенье запнулась. – Я вам от себя хочу сказать… Мария Викторовна – стукачка. Вы с ней поосторожней будьте. Столько хорошего народу пересажала!.. И в тридцать седьмом, и в сорок восьмом, да и теперь тоже… Удовольствия настучать никогда не упустит. Хорошо, сегодня воскресенье, стучать некуда, но завтра непременно побежит. Ей за это даже деньги платят!.. Только вы Тимофею Васильевичу не говорите, что я об ней вас упредила. А то они недовольны будут.

– Это нам ни к чему, – успокоил её Иван. – Но как вы, Дуня, узнали, что мы здесь?..

– Нам тётя Шура с самого ранья весточку на хвосте принесла. Володька, сказала, вернулся и какого-то уголовника с собой привёз. Собственными глазами, говорит, видела.

Иван от души рассмеялся.

– Алёша!.. Я-то думал, с порядочным человеком дело имею, а ты вот кто, оказывается… Уголовник!.. Поздравляю с таким высоким званием!..

– Ну. Попадись она мне только на глаза! – Василь Васильич был взбешён. – Я из неё… кисель… Нет!.. Я из неё отбивную котлету сделаю!.. – и почему-то добавил. – Люля-кебаб!..

– Ты это кого имеешь в виду, соседушка? – поинтересовался Иван.

– А вот её! – прогремел старик и указал костлявым скрюченным пальцем на вошедшую с чайником в руках тётю Шуру. – Гнида паршивая!.. Стукачка!.. Сука!.. Убью!..

Та бросила чайник на пол и с криком: "Спасите!.. Помогите!.. Убивают!.." – кинулась вон из комнаты. Василь Васильич – за ней.

– А ты говорил "забавный человечек", – Иван напомнил другу их давишний разговор в коридоре. – Посмотришь теперь, как этот человечек тут у нас "забавляется".

– А он и в самом деле убить может, – тихо проговорил Богомолов, вспомнив, какой яростью налились глаза старика перед тем, как он бросился за Шуркой в коридор.

– Ни в коем случае!.. Немного погоняет по квартире и только. Без членовредительства, – успокоил Алексея Ивановича Найдёнов. – Не впервой. Возвращайся лучше за стол. А то завтрак наш давно уже остыл.

И в самом деле, картошечка и сардельки практически стали холодными, но, несмотря на это, под истошные крики тёти Шуры, доносившиеся из коридора, голодные мужики очистили сковородку до первозданного блеска и принялись пить чай.

Наконец, душераздирающие крики сменились глухими стонами и жалобными причитаниями. В комнату вернулся запыхавшийся от погони, но удовлетворённый Василь Васильич.

– Я её в туалет загнал!.. Пусть на толчке маленько посидит и о своём будущем на досуге поразмышляет. Ей это полезно… Вольдемарчик, веришь ли, я с неё честное слово взял!.. Она мне клялась, что никому ни слова, ни звука, и… Предала!.. Предала, паскуда!.. Но я от своей вины не отрекаюсь, не думай!.. Более неё, я во всём виноват!.. И, безусловно, достоин всеобщего осуждения и публичного позора!.. Прости меня, Вольдемарушка, если можешь! – и театрально бухнулся перед Иваном на колени.

– С ума сошёл! – возмутился тот. – Встань сейчас же!..

– Не встану, пока не простишь подлеца!.. Ты мне только одно скажи: "Вася, я тебя прощаю". И всё… Больше мне ничего не нужно… Ну, пожалуйста!.. Ну, я умоляю тебя!.. Скажи!..

Иван рассмеялся:

– Вася, я тебя простил. Доволен?

– Дорогой ты мой! – обрадованный старик бросился обнимать Ивана, норовил поцеловать и непременно в губы, а тот безпомощно отбивался и умолял:

– Василий, сей же час прекрати!.. Кому сказал?!.. Васька!.. Пусти меня!..