— А почему нет? У нас много богов: Род, Лада, Жива, Велес, Перун, Святовид — всех не перечислить. Даже Знич — мал бог, да нужен. Как без крады погребальной? — никак. И все боги — одного корня побеги. Бог Родитель неисповедим и неизречим, во многих ликах проявляется. И Христос — один из них — лик святой Любви к ближнему человеку.

Да ведь многими ведунами так и говориться — Он Сын Божий, но ведь не единственный.

— Я вот думаю, как бы нашему Любомиру худо не пришлось, за то, что он следом за Киевом, Полоцком да Новгородом, за многими другими не спешит Христа принимать.

— Княжеские дела, сынок, не разберёшь нашим умом. Но, вроде же, свои — не должны худа сделать.

— Не должны…

Застолье во дворе у Родомысла продолжалось своим чередом. А тут и песняры пришли. Вершко поднялся на встречу. Усадили за столы, напоили вкусным сбитнем. А песняры, не рассиживаясь, достали инструменты, стали в ряд. Янко и говорит:

— Почтенные старшие и все добрые люди! Мы пришли к вам нарочно подарить песню. Вершислав сделал нам доброе дело, выручил из беды, и мы решили в долгу не остаться.

Торхельд бойко загудел на волынке. Дивак встрепенул бубенчики и колокольчики. Смиргун вступил на гуслях радостно и бодро. Переливами зазвучала невиданная скрыпка Николы. И хор стройных голосов жизнерадостно заиграл всеми красками на местном наречии:

Бранибор отвёл голову немного в правый бок, отклонился прямой спиной назад, упёрся прямыми руками в колени, и всем видом выражал: «Это что такое?!». Женщины тихонько хихикали, кроме Доброгневы. Та косилась на мужа Бранибора — как бы не обидели любимого супруга, детинушку хоть и богатырскую, а всё равно — ранимую! Дед ухмылялся в бороду. Дети и Святояр раззявили рты, причём Святояр, похоже, больше всех. Вершко с друзьями переглядывались, довольно хитро посмеиваясь.

Бранибор поглядел на отца. Остальные, уже который припев дружно и весело пели вместе с песнярами. Святояр скакал задорно, просто от молодости. Вершко тоже старался — какой случай подцепить немножко такого серьёзного старшего брата.

Под конец песни полное застолье взрослых встали из-за столов и пели, пританцовывая. Бранибор немного смущённо улыбался. Родители подошли к Бранибору. Дед поцеловал Бранибора в темя, а матушка прижала богатыря к сердцу. Родня и гости шумно делились впечатлениями — надо же, про деда песня или про Бранибора?

А у деда и ещё не все гости! Во время исполнения песни «Речица» во двор зашли два путника — молодой и старый. Они постояли в сторонке, не мешая пению, слушали и смотрели на всё происходившее. Были одеты по-дорожному, но в западной манере: плащи короткие с капюшонами. На ногах деревянные башмаки с кожаным удобным верхом. В руках котомки, за двором остались привязанные к плетню кони с большими седельными сумками. Молодому человеку на вид было лет шестнадцать-семнадцать, он выглядел крепким и спокойным и имел светлое лицо, обрамлённое золотистыми волосами, собранными на затылке в пучок. Старший, довольно ветхий на вид мужчина, видимо, страдал кашлем — всё время прикладывал ко рту платок, зябко сутулился, несмотря на отличную весеннюю, уже летнюю погоду. Волосы его с обильной проседью были немного растрёпаны, а взгляд растерян.

Дед Буривой, привычный до появления у себя самых разных, в том числе больных людей, не обратил на них особого внимания до самого окончания песни Янки с друзьями. Когда же обернулся к ним, его лицо сначала замерло, затем дед нахмурился и, идя навстречу, спросил:

— Хто вы?

Старший прочистил горло и хотел что-то сказать, вместо этого протянул вперёд к деду руки.

— Чи гэто ты, Меркул?! — спросил дед, узнавая гостя.

— Это я, Борри! Не обнимай меня сильно, я болею — простыл в дороге и никак не приду в себя. Прости, это вместо приветствия, друг мой!

— Как же ты у меня оказался, дружище?! Я уже не надеялся, что увидимся, прошло, наверное, лет двести! — Буривой всё равно крепко обнял Меркула.

— Ну, не двести, но лет сто точно! — Меркул засмеялся и закашлялся вместе. Молодой гость с удивлением смотрел на обоих.

— А гэто кто с тобой… дай я отгадаю! — дед смотрел, глазам не веря, на юношу в дорожном плаще.

— Ты отгадал, Борри, — читая по глазам Буривоя, сказал Меркул. — это их сын!

— Мать честная! Мальчик мой, дай я обниму и тебя! — Буривой заключил в крепкие объятия молодого человека, который, кажется, понимал, что к чему, но стеснялся. — Как же тебя зовут, скажи мне?