Шрифт:
— Я…я не знал, — растерянно пробормотал Сетиер, на гладко выбритом лбу обильно выступил пот.
— Понимаю. Это мой долг помнить законы, уважаемый мудрец, — главный инспектор снисходительно кивнул головой. — Я уже отослал письмо в Амошкел и уверен, что решение государя не заставит себя ждать. Здесь все ясно, доказательства преступления на лицо. Но воля Келл-номарха должна исполняться неукоснительно всеми его подданными.
— Прости мою горячность, господин, — первый пророк поднялся и церемонно поклонился. — Горе от смерти дорогого Джедефраа застлало мне разум и заставило забыть о приличии и вежливости.
— Я знаю, как вы были близки с покойным, и как огорчила вас его смерть, — Судья людей тяжело вздохнул. — Но Тусет был вторым пророком храма великого бога. Поэтому не стоит забывать о его высокопоставленном положении. Все время до получения нами указа живого бога он пробудет в тюрьме и будет питаться за счет Дома людей.
— Понимаю, — Сетиер направился к двери, громко стуча посохом по полу.
Раату положил подбородок на сцепленные руки и, глядя в закрытую дверь, проговорил:
— У каждой обязанности свои привилегии и наоборот.
Глава II. Преступления и наказания
Amittit merito proprium, qui alienum appetit.
"Свое добро теряет тот, кто желает чужое"
Латинская пословица
Анукрис проснулась как от удара. Стены спальни серели в лучах заходящего ущербного месяца и ярких келлуанских звезд, смотревших в маленькое окно у самого потолка. Сердце гулко колотилось, во рту пересохло. Она села на кровати, с отвращением отбросила мокрую простыню. Взяла кувшин с гранатовым соком, вспомнила, что сегодня казнят Тусета. Рука задрожала, медный стакан выпал, покатился по полу, оставляя за собой черную дорожку.
— Как кровь, — вздрогнув, пробормотала женщина.
Она легла, но так и не сумела заснуть. Старый жрец казался ей кем-то вроде отца, которого у Анукрис никогда не было. Единственный мужчина, проявивший к ней простое человеческое участие. Правда, пришлось выйти за Небраа, но зато у неё теперь есть богатый дом… Словно в насмешку заболела скула, напомнив о нечаянных радостях семейной жизни.
Кроме казни старого жреца и кулаков мужа на молодую женщину обрушилась новая неприятность. Вчера вечером Мерисид объявила, что едет к Алексу в последний раз.
— Я отвезу ему еду, пива, лекарства, а дальше пусть сам о себе позаботится.
— Он же тяжело ранен! — взмолилась Анукрис. — Ему надо поправиться, встать на ноги.
— На все воля богов, — стояла на своем бывшая танцовщица. — Если меня заметят и его найдут, пропадем обе. Не забывай, что теперь Алекс не просто убийца, а подручный колдуна.
Все мольбы и просьбы госпожи разбивались о каменную невозмутимость служанки. В душе Анукрис понимала, что та права, но как же тяжело это признать!
Не выдержав её слез, Мерисид вспылила:
— Почему ты так заботишься о нем, если он от тебя отказался?
Молодая женщина не нашла, что ответить, и замолчав, долго плакала, спрятавшись от всех в маленькой комнате на крыше.
Поморщившись от тяжелых воспоминаний, Анукрис так и не смогла заснуть. Когда Самхия осторожно заглянула в спальню, она уже сидела перед зеркалом, критически разглядывая свое отражение. Ей страшно не нравилась эта прическа. Короткие волосы с тремя длинными прядями, которые зачесывали на парик.
— Госпожа! — удивленно проговорила служанка. — Вы уже встали!
— Вода нагрелась? — вместо ответа спросила Анукрис.
— Да, госпожа, — кивнула Самхия.
— Господин ушел?
— Только что.
— Тогда пойдем в ванную.
— Госпожа, — робко проговорила служанка. — Мерисид тоже ушла.
— Я знаю, — поморщилась Анукрис. — Она меня предупредила.
Ни горячая вода, ни ароматное масло, ни макияж не могли вернуть ей душевного равновесия. Перед глазами стояла картина из далекого детства, когда маленькая Анукрис стала свидетельницей казни расхитителя гробниц. Тогда почти весь город пришел к храму Себера.
От заднего входа в храм к Лауму шел широкий, вымощенный плитами пандус, уходящий под воду. В десяти шагах от неё стояли два каменных столба, украшенных иероглифами, прославлявшими крокодилоголового бога. В строго определенные, известные только жрецам дни, к ним привязывали жертвенных животных: коз, овец, по большим праздникам коров. После чего верховный жрец или первый пророк трубили в большую кожаную трубу.
Но в тот день мождеи привязали к столбам отчаянно вырывавшегося смуглокожего здоровяка, осужденного за грабеж жилищ мертвых. После того, как над рекой пронесся резкий трубный звук, собравшиеся по берегам реки замерли. Дополнительный ужас казни придавала невозможность поместить тело преступника в могилу, теперь его душа никогда не окажется в загробном царстве Осирса, а дух будет осужден вечно скитаться во тьме.