– Какое это имеет значение…

– Еще какое! – и вспоминаю первое соитие, которое тогда еще не произошло. – Женщина родится запечатанной, первый мужик распечатывает ее. Такое не забывается. Это на всю жизнь, – делюсь я с папой своим гипотетическим постдевичьим опытом.

Никак не реагирует – привык к моим штучкам-дрючкам.

– А ты – у мамы?

– Спроси у мамы.

И ушел, оставив дщерь в глубокой задумчивости.

Маму пытала об отношениях с тобой отдельно и даже – это циничное подлое детское воображение без тормозов! – подозревала, не ты ли мой настоящий папан, пока ты не стал ко мне подваливать. Но и тогда – а что, если наоборот, и тебя самым естественным образом тянет на инцест со мной, как Мольера с дочкой?

Дома меня до 17 лет звали «ребенком» – кто знает, может, с умыслом – чтобы задержать мое сексуальное развитие, куда как продвинутое на словах. Вполне модерные вроде бы люди, но тайно мечтали, чтобы я сохранила гимен как можно дольше. Пришлось поставить их на место:

– Скажите спасибо, что не беременна и не на игле.

Постепенно их воспитала. Как известно, ребенок рождает родителей. Не наоборот.

Было это еще в Питере. Потом мы укатили. Как шутил папа, из-за меня – родить меня подгадали в День американской независимости.

Как было этим не воспользоваться!

– Знак свыше, – утверждал папа.

– Знак качества, – шутил ты. – Made for the USA.

Или бессознательная инициатива появления на свет в День независимости принадлежала фетусу? То есть мне?

Официально мой день рождения справляет вся страна, а мой собственный – никто.

– Легко запомнить, легко и спутать.

Это твои слова.

Себя помню с тех пор, как помню тебя. Знала все твои стихи наизусть сызмала, не понимая тогда еще половины слов и не улавливая общего смысла. Друг дома – пожалуй, больше все-таки папы, чем мамы, хоть знаком был сначала с ней и дышал к ней неровно, а я, ревнуя, подозревала черт знает что, осуждая маму за измену, папу за либерализм, а тебя обзывая чичисбеем – ты стал фактором моего самосознания. Случись у меня в детстве душевные травмы, был бы их главной причиной, только у меня их не было. Была ли я в тебя тогда влюблена?

На принца не походил ни ухом ни рылом – какой принц, когда потеет, лечится от геморроя, изо рта кисловатый такой запашок гнилых зубов, потому что пойти к дантисту для тебя – все равно что на казнь? У нас дома был твой культ, для меня ты – скорее вожатый, чем мужик.

Шутил:

– Дождусь, когда подрастет, и женюсь.

– Ты сначала спроси у нее согласия.

Это мама. Да я бы мигом тогда согласилась – только чтоб ей досадить.

– А мы по старинке. Главное – заручиться согласием предков.

Нормально, Воробышек?

– Ненормально, потому что слово нафталинное. Предки!

– А как сказать?

– Ну, антиквариат, – выдавила я из себя, стыдясь. – На худой конец, родаки.

– Ну как, родаки, не против?

Тут вся загвоздка: мама ни за что бы меня за тебя не выдала.

Или я все тогда напридумала?

Да я и сама, поразмыслив, не пошла бы. Потом – тем более. Не потому, что тебе пятьдесят, и не потому даже, что в 50 ты выглядел на все 70. Хотя твоей жене и дивлюсь. Ты, правда, увел ее у старикана-профессора; статистически геронтофилка даже в выигрыше. Но тот, в отличие от тебя, был моложав, спортивен и не хватался как что за левый бок:

– Бо-бо.

Касаемо меня: по-другому устроена, предпочитаю любовь внутри поколения: Ромео и Джульетта. То есть вровень, а не снизу вверх, а потом наоборот: сверху вниз. Общая физиология и психология: порывы, позывы, импульсы, иллюзии. Нет, не только секс, но и секс – тоже. На кой ты мне на исходе мужской силы, когда весь жар души и все либидо достались другой, а как мономужик ты сдулся и выдохся? Дрожать, что на мне помрешь? Ну да – в миг последних содроганий, как сказал твой предшественник, имея в виду малую смерть, а я – большую.

Как и случилось.

Метафорически выражаясь. Потому что не на мне, конечно.

И еще, дабы покончить со мной раз и навсегда. То есть с моим предамериканским периодом.

В Америку я приехала половозрелой (читай – перезрелой) 17-летней девицей. Сиречь недефлорированной. И оставалась недотрогой еще два года – до встречи с моим будущим мужем и единственным (пока что) мужчиной. После чего ты стал называть меня замужней девственницей. Причина такой невероятной при современных нравах проволочки – отдельный сюжет. Дойдет очередь – расскажу подробнее.

У меня все с некоторой задержкой. Первая менструация только в 17, все в классе давно уже истекали раз в месяц, делясь впечатлениями и манкируя физкультурой.

А когда мне гланды вырезали? В 19! Хотя следовало – еще в колыбели. Папа с мамой исходили из модной тогда теории, что в человеке нет ничего лишнего – в том числе гланды и аппендикс. Мне даже антибиотики не давали, хотя из-за гланд у меня в горле и по всем слизистым оболочкам – гениталии включая – выступали нарывы, и температура подскакивала до 42. Дорогу в школу по этой причине я забыла начисто, и, когда мне, наконец, гланды удалили, началась непривычная для меня и довольно неприятная школьная пора. Тогда я и попыталась собственным усилиями вернуться к аллерго-стрептококковым ангинам. Дело было зимой, и свои опыты я проводила в нашей неотапливаемой коммунальной уборной. Открыла фортку, полила каменный пол водой и стала босыми ногами. Для пущего эффекта побрызгала водой заодно и грудь и, взобравшись на стульчак, подставила ее студеному воздуху.