Почему, Ваше Высокопревосходительство, Воейков должен «жизнь за Царя положить», а Вы нет? Вы, «лучезарный брат», можете быть только предателем, а вот Воейков, которого и Вы и Вам подобные «либералы» называли «темной силой» и прочим глупым вздором, был сразу арестован тоже «лучезарным» Керенским и препровожден в Петропавловскую крепость, а Вы оставались главнокомандующим фронтом, пока новый главковерх Алексеев, не забыв вашу критику его действий в бытность его главнокомандующим Северо-Западным фронтом и начальником штаба Государя, не вышиб Вас вон. Впрочем, такая же участь ждала и нового главковерха. Но об этом еще речь впереди.

У Государя «Рузский стал с жаром доказывать Государю необходимость немедленного образования ответственного перед палатами Министерства. Государь возражал спокойно, хладнокровно и с чувством глубокого убеждения… Основная мысль Государя была, что Он для Себя в своих интересах ничего не желает, ни за что не держится, но считает Себя не вправе передать все дело управления Россией в руки людей, которые, сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред родине, а завтра умоют руки, “подав с кабинетом в отставку”. «Я ответствен перед Богом и Россией за все, что случилось и случится, – сказал Государь, – будут ли министры ответственны перед Думой и Государственным Советом – безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело, не моя ответственность”. Рузский старался доказать Государю, что Его мысль ошибочна, что следует принять формулу: «Государь царствует, а правительство управляет» (Вильчковский).

Сколько благородства, убеждения в cвоей правоте, чувства ответственности перед Богом за свои поступки; сколько подлинного царственного величия, понимания cвоего долга, глубочайшей веры в принципы единственно нравственного образа правления – Самодержавия было высказано Государем!

И каким жалким пошляком казался этот «брат» Рузский со своим убогим убеждением, что Русский Царь должен быть только декорацией, а все эти «лучезарные» проходимцы должны править нашей необъятной Родиной Российской империей, которую строили Великие князья, Цари и Императоры! Наш бедный Государь должен был, наверно, чувствовать физическое отвращение и к этим словам, и к говорившему этот «демократический бред».

Но «Рузский возражал, спорил, доказывал и, наконец, после полутора часов получил от Государя соизволение на объявление через Родзянко, что Государь согласен на ответственное Министерство и предлагает ему формировать первый кабинет».

После этого Рузский получил из Ставки текст Манифеста, предложенный Алексеевым, принес его Государю, и этот текст был принят Государем без возражений. Государь только добавил, что Ему это решение очень тяжело, но раз этого требует благо России (так уверили Его обманщики в Ставке и Пскове. – В. К.), Он на это, по чувству долга, обязан согласиться. После этого Рузский с Даниловым отправились в город, чтобы быть в два с половиной часа ночи у аппарата для разговора с Родзянко.

Ни Ставка, ни Псков не знали, что Временный комитет совершенно бессилен перед захватившим всю власть в свои руки Советом рабочих и солдатских депутатов. По этому поводу пишет Ив. Солоневич: «Ген. Алексеев ссылается на данные Родзянки. В распоряжении Алексеева, кроме данных Родзянки, должны были быть и данные военной контрразведки, которая была подчинена Ставке, которая работала действительно скандально плохо, но которая все-таки могла уловить положение в Петрограде – уловил же его пресловутый Бубликов: довольно одной дисциплинированной дивизии, и вся эта охваченная, так сказать, превентивной паникой толпа просто разбежится» (И. Солоневич «Вел. фальш. февр.»).

Разговор Рузского с Родзянко начался только в три часа тридцать минут ночи на 2 марта. Когда разговор был окончательно передан в Ставку, там сразу решили, что отречение – единственный исход. Это видно из документа № 27. Вот этот документ. Вернее преступление.

«У аппарата ген. Данилов.

Здравствуй Юрий Никифорович, у аппарата Лукомский.

Ген. Алексеев просит сейчас же доложить Главкосеву, что необходимо разбудить Государя и сейчас же доложить ему о разговоре ген. Рузского с Родзянко. Переживаем слишком тяжелый момент, когда решается вопрос не одного Государя, а всего Царствующего Дома и России. Генерал Алексеев убедительно просит безотлагательно это сделать, так как теперь важна всякая минута и все этикеты должны быть отброшены.

Ген. Алексеев просит, по выяснении вопроса, немедленно сообщить, дабы официально и со стороны высших военных властей сделать необходимое сообщение в армии, ибо неизвестность хуже всего и грозит тем, что начнется анархия в армии.

Это официально, а теперь прошу тебя доложить от меня генералу Рузскому, что, по моему глубокому убеждению, выбора нет и отречение должно состояться. Надо помнить, что вся Царская Семья находится в руках мятежных войск, ибо, по полученным сведениям, дворец в Царском Селе занят войсками, как об этом вчера уже сообщал Вам генерал Клембовский. Если не согласится, то, вероятно, произойдут дальнейшие эксцессы, которые будут угрожать Царским Детям, а затем начнется междоусобная война и Россия погибнет под ударами Германии, и погибнет вся династия. Мне больно это говорить, но другого выхода нет. Я буду ждать твоего ответа.

Ген. Рузский через час будет с докладом у Государя, и потому я не вижу надобности будить Главнокомандующего, который только что, сию минуту, заснул и через полчаса встанет. Выигрыша во времени не будет никакого. Что касается неизвестности, то она не только тяжка, но и грозна. Однако и ты и генерал Алексеев отлично знаете характер Государя и трудность получить от него определенное решение. Вчера же весь вечер до глубокой ночи прошел в убеждениях поступиться в пользу ответственного Министерства. Согласие было дано только к двум часам ночи, но, к глубокому сожалению, оно, как это в сущности и предвидел Главнокомандующий, явилось запоздалым. Очень осложнило дело посылка войск ген. адъютанта Иванова. Я убежден, к сожалению, почти в том, что, несмотря на убедительность речей Николая Владимировича и прямоту его, едва ли возможно будет получить определенное решение; время безнадежно будет тянуться. Вот та тяжкая картина и та драма, которая происходит здесь.