Глаза у меня против воли закрывались, не в силах пошевелить ни рукой ни ногой, я не дернулась, даже когда через меня прыгнули на оборотня сразу двое кровососов. Уже через мгновение я оказалась в центре не то боевых действий, не то жесточайшей бандитской разборки: оборотни на лоскуты драли вампиров, хотя и им доставалось.

Порадоваться бы за свое отмщение, но мое сердце билось все медленнее. Я прощалась с жизнью, отчетливо чувствуя, что ухожу, наверное, только благодаря невероятному всплеску адреналина. Видимо, когда оно сделало последний судорожный рывок, на меня рухнули барс и пытавшийся дотянуться до его горла в отчаянной попытке выжить вампир. Я услышала хруст своих ребер. Кровосос, провернув обманный удар, располосовал оборотню шею, и внезапно мне стало тепло от его крови, хлынувшей на мое лицо и горло, от которого вряд ли что осталось. Громоподобный злобный рык — и враги скатились с меня, а вскоре победителем из схватки вышел настоящий огромный барс. Одежда полностью обернувшегося серого обрывками разлетелись по сторонам, впрочем, та же участь постигла и тело неудачника-вампира. От чего я все-таки испытала мстительное удовольствие.

Глаза закрылись; родного звука собственного бьющегося сердца больше не было слышно. Где же яркий свет и долгожданный тоннель в то самое загробное будущее?

— Сразу двое светляков? — услышала я удивленный голос одного из стражей, надо полагать.

— Да, свидетели сказали, что стену прошли сразу двое, — раздраженно ответил второй.

Дальше понеслись крепкие витиеватые ругательства. Барс высказывался от всего сердца, и вашим и нашим, затем устало заявил:

— Проклятие, неужели нельзя по-тихому свои жертвы приносить? Ну что за идиотизм — в один и тот же день устраивать эту ярмарку ежегодно. А нам потом убирай тут за ними.

— Жаль, не успели сегодня. Моему клану целители бы не помешали... — прозвучал флегматичный равнодушный голос третьего. — Парня на куски порвали, восстановлению не подлежит. Посмотри, что там с девчонкой...

Диалог, к несчастью, слишком поздно появившихся спасателей доносился с трудом, издалека откуда-то. Мне с каждой секундой становилось холоднее и холоднее. Как же мучительно холодно! И никак не согреться или попросить добить уже последнюю кроху моего сознания, что до сих пор не дает отдать богу душу.

— Из-за этого урода я ее своей кровью залил, но пульса нет. Все. Вызывай чистильщиков.

И темнота, наконец, ласково укрыла меня. Спасибо тебе, родная.

***

Странное ощущение лютого холода — и в то же время собственного тела не чувствуешь, будто оно промерзло насквозь. Еще тишина и пустота, плотная как вода. Я зависла в этой пустоте, подобной толще воды. Или льда? Эмпату невозможно оказаться в эмоциональном вакууме, ведь вокруг всегда есть люди, или животные, те и другие испытывают чувства даже во сне. А здесь — ничего, совсем. Неужели я умерла?

Я не открывала глаза, вроде, но видела. Видела сумрак — промозглый, колючий, плотный — какой бывает поздней осенью, когда день быстро сменяется вечером. Вокруг сероватый снег, словно пеплом присыпанный, а искрится подобно чистому свежевыпавшему на солнышке. Кажется, я таки угодила в иной мир, только необычный какой-то — сумеречный.

Дальше начались еще большие странности. Опустив взгляд, отметила свои босые ступни. Неуверенность и недоумение охватили все мое существо, вынудив озадачиться: куда я попала и зачем? Затем снова посмотрела вокруг и увидела десятки следов животных. Я не охотник, не биолог и даже домашних животных не водила — откуда мне знать, кто тут следы оставил. Повертелась на месте, пока не почувствовала, что пятки начинают — мерзнуть. Следы словно звали за собой: каждая вереница, протоптанная неведомым хозяином, манила ступить.

Я сделала шаг, другой, следующий, замерла, раздумывая какой бы след выбрать. Сомневалась: то слишком маленький, несерьезный какой-то, то слишком уж большой — не хватало угодить кому-то в лапы. Наконец, одна «дорожка» понравилась: аккуратные такие следочки. Почему-то решила, что кошка прошла, большая и красивая. Удивительное дело, от вмятин на снегу веяло теплом, что ли… Я почувствовала эмоции животного и мысленно полностью воспроизвела в голове его образ. Он вышел симпатичным, пушистым и полосато-пятнистым. Неуверенно поставила ногу на загадочный след, сперва носок, после — всю ступню, затем — вторую и сразу же ощутила, что меня отпускает холод, становится тепло, даже жарко. Затаила дыхание и прислушалась к себе. Вместе с благодатным теплом пришло ощущение правильности выбора. Будто моя сущность нашла свою тень или увидела отражение. С облегчением выдохнув, я, уже не колеблясь, шагнула по выбранному пути, чтобы, увы, снова внезапно погрузиться в темноту.

***

Холод снова злобно пробирал меня до костей, а ведь я, помнится, согрелась. И зачем-то улеглась спиной на твердую поверхность, кажется, металлическую. Правда, боль ушла, если только я снеговиком не стала, поэтому и не чувствую ее. Попробовала пошевелить пальцами, и — красота! — мне это удалось. Открыла глаза и поднесла руку к лицу, в первый момент не сообразив, отчего не вижу ни зги. Проморгалась, подышала паром на ладонь и обрадовалась: просто темно. Коснулась лица — покрыто сухой коркой. К телесным ощущениям прибавились обонятельные, и в нос сразу же ударил омерзительный трупный запах и «железный» запах крови. Опять!

Упорно сопротивляясь начавшим было накатывать страху и панике, я дернулась вверх, с трудом уселась. Судорожно ощупала свое тело — драная, заскорузлая от высохшей крови рубашка и такие же штаны. К великому облегчению, тапочки на ногах остались. Обшарив место возле себя, я пришла к выводу, что сижу на чем-то вроде каталки или оцинкованном столе. По-прежнему заторможено соображая, осторожно спустила ноги и сползла вниз, на пол.

Покачиваясь, я начала испуганно хватать руками вокруг, пытаясь определиться, куда меня занесло в очередной раз. Пальцы коснулись чего-то холодного, твердого и похожего на труп человека, судя по очертаниям тела. Вскрикнув, отшатнулась прочь, тут же наткнувшись и ударившись о другой стол, а рука уперлась в еще один труп с раскуроченной грудью. Пальцы провалились во что-то омерзительно склизкое, и я начала задыхаться от наваливающейся дурноты и страха. Темноты с детства боюсь, а трупов — еще больше.