Ребята, обрадовавшись, поднялись со скамьи и смотрели на деда так, как будто они не видели его целую неделю.

— Михайла, Гаврик, — твердо заговорил старый плотник, — дело наше не легкое, и сразу его не сделаешь. Не обязательно ждать тут. Можете выйти и во двор, сходить в Дом колхозника, но далеко уходить нельзя.

Миша и Гаврик хотели по глазам Ивана Никитича угадать, что у него на сердце, но глаза старого плотника были строгими.

— Самовольно, говорю, не отлучаться, — добавил Иван Никитич и закрыл дверь.

Миша и Гаврик озадаченно зашагали к выходу.

На площадке веранды они неожиданно столкнулись с возвращающимся секретарем райкома. Пронзительно глядя через очки на ребят, он догадливо усмехнулся:

— Ну что ж, правильно… Сидеть там и старому скучно, а таким, как вы, — тюрьма. Вы ж представители?.. Гости… Сад осмотрите, на школу поглядите. Потом дома расскажете, что хорошо, а что плохо…

И он, уходя, рукой дал понять, чтобы Миша и Гаврик здесь подождали.

Грузноватая фигура секретаря скрылась за дверью, к ребятам подошла уже знакомая им молодая женщина с подстриженными волосами и вручила маленькую записку.

Записку ребята прочитали при входе в сад, который находился в нескольких десятках шагов от райкома, В ней было напечатано:

«Ленинская, 38, столовая райторга.

Отпускайте за наш счет этим двум представителям завтрак и обед».

Слово «этим» было перечеркнуто красным карандашом, и тем же карандашом в конце записки была выведена заглавная буква «Д» с изогнутым хвостом.

Взрослым, написавшим эту записку, все казалось простым, ясным: адрес указан — надо идти и завтракать, причем завтракать бесплатно. Но для Миши и Гаврика все было значительно сложней, и обсудить свое положение они решили с толком и неторопливо.

В саду, на широкой аллее, обсыпанной ржавыми, желтыми листьями, под тихим солнцем стояла светло-зеленая скамейка. В другое время их могло многое заинтересовать в этом саду. Сколько в нем гектаров? Почему ясеней больше, чем кленов? И почему акации, как высокий, густой забор, охватывают сад с севера на юг? Не ускользнуло бы от их любознательного взора, что клены уже подернулись желтым пламенем, а на развесистых колючих ветках акаций все еще шелестит зеленая листва.

Но ребята лишь мимоходом, безучастно осмотрели сад и сейчас же уселись на скамейку и стали рассуждать.

— Напечатала она, — сказал Гаврик.

— Она. А зачеркнул «этим» и написал «Д» секретарь райкома, — говорил Миша, держа перед собой развернутую записку так, чтобы мог читать ее и Гаврик.

— «Отпускайте двум представителям… завтрак и обед за наш счет…»

— А почему про деда забыли? — ткнул пальцем в записку Гаврик.

— Не забыли бы про главное, зачем приехали, — говорил Миша, задумчиво глядя в сторону.

Стараясь правильно понять настроение товарища, Гаврик сказал:

— Миша, мы, конечно, завтракать не пойдем. Там и завтрак небось — зачерпнул ложку, ткнул вилкой и берись за шапку.

Угрюмо молчавший Миша неожиданно поднялся.

— Схожу в райком, — сказал он. — Нам точно бы знать, как дела у Ивана Никитича.

— Миша, а почему не сходить туда вместе?

— Вместе заметней. Еще натолкнемся на секретаря райкома. Спросит: «Позавтракали?» Придется соврать…

— Он и одного тебя спросит, — сказал Гаврик.

— Может. И все-таки вранья будет в два раза меньше. Я вернусь — ты пойдешь.

— Действуй, — охотно согласился Гаврик, и они с этой минуты начали действовать.

Возвращаясь из райкома, Миша рассказывал:

— Он с кем-то строго разговаривает. Говорит: «То, что ты говоришь, что думаешь, я должен знать. Но не мешает и тебе знать, что думает район, что думает область… Большевики, говорит, должны видеть дальше». И еще что-то. Так эта стриженая как начнет на машинке: хлоп-хлоп-хлоп! хлоп-хлоп-хлоп! — и все пропало.

Убегая в райком, Гаврик уверял товарища:

— У меня, Миша, уши чуткие, как у совы, — ни слова не пропущу!

Но и Гаврик, возвращаясь из райкома на скамейку сада, приносил с собой неясные, отрывочные сведения:

— Он выходил на порог. Сердитый. Двое хотели к нему с делом. Посмотрел на них через очки и говорит: «Сами, сами проводите совещание. Захотите о чем спросить — звоните. А я сейчас занят другим, неотложным делом занят!» И захлопнул дверь, ну точь-в-точь как начальник, помнишь, на вокзале?

— А что говорил дед?