— Не сдамся гаду мокрой курицей! Получай! Получай, сволочь бандитская! Какая жалость, что вовремя не разорвал тебя на клочки! — И он бил Ковалева занозой по коленям, по рукам, а, подпрыгнув, сумел дать ему и по шее.

Только брызнувшая у Ковалева кровь вывела бандитов из внезапного оцепенения. Плети и приклады закружились около Филиппа, но всадник, сидевший на коне прямо против Андрея, вдруг страшно заорал:

— Сколько раз предупреждения строгие давал, чтоб без моего приказа ничего не делали? За самовольство зачну пороть по головам! — и он со свистом крутнул плетью, но спустил ее не на бандитскую голову, а на голову Филиппа.

Кровь хлынула у Филиппа из уха, шапка его откатилась в сторону, и сам он, медленно запрокидываясь, упал на пашню.

Андрей с присущей ему расчетливой ловкостью, выхватил дубовую притыку и бросил ее в бандитского командира. Он сбил с него фуражку, но, к горькому своему сожалению, головы не задел. Была где-то поблизости одна железная заноза, но теперь не найти ее, да и не развернуться с ней, — теперь его сжали со всех сторон испуганные кони, выставленные винтовки, чужие плечи и чужие зверские глаза. Он вздохнул, отряхнул ладони, показывая этим, что воевать ему уже нельзя, выпрямился и стал смотреть перед собой.

Бандиты подали командиру затоптанную лошадьми фуражку. Счищая с нее рукавом поддевки пыль, он спросил у отплевывающегося кровью Ковалева:

— Назови его фамилию, — и указал на Андрея. — Такие храбрые не часто попадаются.

— Зыков, главный по разверстке. Шкуру ему живому спори, — сказал Ковалев.

— Зыков? — недоумевающе спросил командир. — А звать? А по отечеству?

— Кочетов, что тянешь волынку?

— Кончай! Вон дозоры флажок подняли! — заругались с разных сторон.

Андрей, услышав знакомую фамилию — Кочетов, окинул взглядом командира и отшатнулся бы, если бы было куда. Вспомнить забытое помогли и фамилия, и шрам на лбу, идущий от брови до щетки темных, изрядно поседевших волос.

— Елисей Кочетов… — заговорил он. — Хорунжего Ситникова убил… Он стоил того… Но и тебя я спас тогда по ошибке. Откуда я знал, что из тебя получится бандит! Один ведь я и был свидетелем, а суду ничего не сказал. Допрашивал командир сотни, откуда у тебя шрам. Сказал, на охоте были, с дерева падал и сучком разрезал… Не сказал, что Ситников в тебя стрелял, да как-то не так, как надо бы… Ты, может, забыл про все?.. Ведь двадцать годов прошло, как мы служили в одиннадцатом Донском казачьем полку во Владимире на Волыни…

И Андрей остановил на Кочетове свои холодные, затуманенные тоской глаза.

Приподнявшись на стременах, Кочетов растерянным взглядом окинул своих подчиненных.

— Полчане… Действительную вместе служил… И что он говорит — все правда, — сказал он.

Редкая случайность, над которой не может не задуматься всякий, кто носит сердце в груди, заставила даже бандитов удивленно смолкнуть. Затем кто-то из них заерзал в седле, обмякшим голосом посоветовал командиру:

— Поговори, Елисей Митрофанович… Поговори с полчанином… Оказия это не малая…

Кочетов медленно слез с коня и, сделав онемевшими ногами два коротких шага, остановился около Андрея… В этот момент затасовались лошади и к Кочетову прорвался Ковалев.

— Ты что, христосоваться с ним будешь? Ты забыл, что коммунисты в бога не веруют! — набросился Ковалев на Кочетова.

С чисто звериной ловкостью и проворством он выхватил палаш и вскинул его над головой Андрея, но Кочетов вовремя ударил его в бок кулаком. Палаш лишь скользнул по рукаву Андреева полушубка.

Выхватив свой палаш, поблескивающий тусклым серебром, Кочетов неистово закружил его над толовой и закричал:

— Сволочь! А если он мне жизнь спас! Что на душу наступаешь? Я хочу в последний час потолковать с ним с глазу на глаз.

Он помолчал и, указав на Андрея, распорядился:

— Свяжите ему руки… Вот так. А теперь, Сидоров, полусотню веди на дорогу! Я догоню!

Кочетов был страшен в эту минуту, и всадники сейчас же задергали поводьями, со скорого шага перешли на галоп. Они были уже на гребне, когда Кочетов достал из кобуры револьвер и сказал Андрею:

— Бутылку разопьем как-нибудь после… С косого взгляда вижу, что мои вон остановились на дороге… Ждут… По продтройкам я научился стрелять, как по воробьям, а на тебя рука не поднимется. Я выстрелю мимо, а ты упади… Для обмана упади…

И, видя, что Андрей, туго связанный по рукам веревкой, усмехается, стал его жарко просить:

— По-человечески я к тебе… Стрельну, а ты упади!

— По-человечески? — глухо удивился Андрей. — Что в тебе, в бандите, осталось человеческого, ежели ты весной гонишь людей со степи, убиваешь за то, что они выехали сеять? И терпит же такую пакость земля на горе людям! И от такого принимать жалость?..

Андрей хотел еще что-то сказать, но замолчал, заметив, что от дороги к ним мчались бандиты с обнаженными палашами. Их вел назад не Сидоров, а Федор Ковалев.