– Нет, жениться должен, ты ее спасал, за руки - ноги держал, женись!

Егорша краснел, бледнел, но отшутится так и не сумел.

Караван их, разбойничий, возвращался к родным северным берегам, ратная победа, богатая добыча.

Мируэрт стойко перенесла бурю на Волге, морская болезнь ей видимо была не знакома.

Егорша, сначала думал, вот такая маленькая, будет мне сестрой, вместо погибшей

сестры Наины, но у самого душа улетала, когда Мируэрт латая его рубаху, пела милым

нежным голоском. А уж как глянет своими глазищами в пол-лица, так сердце и замирает, словно на глубине, когда ее спасал.

Он молчал, только глупо улыбался, от того странного, что с ним происходило. Казалось, что он Святогор-богатырь, вот горы ему прикажи, эта юная полонянка снести - снесет, и

сил у него бы хватило на руках ее нести до самого дома, только пусть бы пела, и смотрела

вот так, прямо в душу.

В Астрахани их уже ждали купцы, чтобы скупить все: ткани, утварь, пленников.

На ночь встали лагерем передохнуть перед торгами, связанных пленников усадили

прямо на раскаленной, за жаркий день, земле.

Мируэрт, Егорша с братом называли ее при всех сестрой, быстро освоилась с походным

бытом, выменяла на отрез ткани риса и вяленого мяса, варила, толи похлебку, толи кашу.

Ушкуйники гуляли, предприимчивые менялы уже завезли в лагерь крепкого зелья, медовухи.

Афоня сам не пил, лежал у костра, Мируэрт перевязывала ему раненую руку, но брата с

Родькой удерживать не стал.

– Ступайте, дело молодое. Да друг дружку не бросайте, зелье много не пейте,-

напутствовал старший брат парней.

Там где зелье, там и игра. Егорше ,так вино в голову ударило, что даже в зернь, в кости

играть не побоялся, а ведь знал, если матушка прознает, непременно выпорет, за дело это

бесовское

Молодому ушкуйнику и тут везло, кости ложились то белой стороной, то черной, но

почти всегда, как загадывал Егорша.

Родька, пьяно крича и сквернословя, проиграл почти все из добытого им ларца.

Егорша положил выигрыш за пазуху и собрался уже уходить, но ноги не слушались, и

он, упав прямо на землю, заснул мертвецким сном.

Проснулся от засухи во рту, солнце палило нещадно, голова была тяжелой и гудела,

словно, Егорша, всю ночь в колокола бил.

Он доплелся до своего кострища, брат спал, Мируэрт не было.

– Братка, братка, где Мира?

– Так ведь Родька прибежал, сказал, что тебе помощь нужна, она и подхватилась, вместе

и побежали.

– Проиграл ты свое счастье касатик, - к Егорше подошла одна из подружек ушкуйников.-

Увел ее, плюгавенький дружок твой. Сама видела, как рот заткнул, руки, ноги связал, и на

торг поволок.

Егорша вылил на себя полный чан холодной речной воды и, преодолевая тошноту и

слабость, заспешил к торжищу.

Он бежал вдоль торговых рядов, пот застилал глаза, от выпитого накануне зелья

знобило, даже в такой жаркий день.

Торжище растянулось на много шагов вдоль берега, кругом шум, гам.

И все - таки он их нашел, и вовремя, Мируэрт уже ощупывал кто-то из московских

гостей. Егорша налетел на Родьку, сбил с ног, а гость, подхватив длинные полы кафтана, отошел от греха подальше.

Но драки не случилось, Родька лежал в пыли по-щенячьи поскуливая. Егорша развязал

Мируэрт, вынул изо рта кляп, девушка прижалась к нему, что-то шепча, но тут и без

толмача понятно - испугалась девчонка.

Егорша посмотрел на вчерашнего своего друга, и, пожалев, вытащил из-за пазухи

несколько ниток бус, кинул их прямо Родьке в руки.

Мируэрт идти не могла, так сильно веревки в ноги впились,Егорша словно в своих

грезах, про богатыря, понес девушку на руках.

Уже когда все было брату Афоне рассказано, и каша рисовая съедена, девушка пришла в

себя, и, взяв Егоршу за руку, повела по лагерю, оказалось, шли к толмачу.

Мируэрт расплела косу, и, вытащив монетку, отдала ее татарину, тот попробовал

монетку на зуб, удовлетворено хмыкнул и начал переводить слова девушки.

– Я хочу, чтобы ты знал, Егоша, ни один мужчина меня не касался, и ни с кем не делила

я ложе любви. На базаре я видела наших соседей, они сказали дом мой сгорел, семья