Фара мрачно сказал:

— Две минуты, одна утром, одна вечером.

— Ладно, дадим полное опровержение. Пока.

Экран погас, а Фара все не двигался. Новая мысль заставила его нахмуриться.

— Наш сын — пора нам навести порядок. Или он трудится в моей мастерской, или я больше не даю ему денег.

Криль возразила:

— Ты с ним неправильно обращаешься, ведь ему уже двадцать три, а ты говоришь с ним, как с ребенком. Вспомни, ты в его возрасте был уже женат.

— Это совсем другое дело, — отозвался Фара. — У меня уже было чувство ответственности. Знаешь, что он сегодня выкинул?

Ответа ее он не расслышал. Ему показалось, что она сказала следующее:

— Нет. Как еще ты его унизил?

У него не хватило терпения на то, чтобы выяснить, вправду ли она произнесла невозможное. Он торопливо заговорил:

— Он отказался помочь мне — и перед всеми, совсем дурной стал парень, совсем!

— Да, — горько вздохнула Криль, — совсем дурной. Ты и сам не подозреваешь, до чего он плох. Холоден, как сталь, но без крепости и чистоты, присущих стали. Долгонько же ему понадобилось... а теперь он и меня ненавидит, потому что я всегда принимала твою сторону — зная, что ты не прав.

— Что?! — Фара не поверил своим ушам. Затем лишь буркнул: — Идем, милая, пойдем спать, мы с тобой просто устали.

Но спал он плохо.

Бывали дни, когда Фаре казалось, что идет битва между ним лично и оружейной лавкой. Убеждение в своей правоте так и давило на него. С мрачным видом он ежедневно проходил мимо лавки, чтобы удостовериться: Джор на посту.

— На четвертый день полицейского там не оказалось.

Фара подождал — сначала терпеливо, затем сердито, а потом быстро прошагал к себе в мастерскую и позвонил констеблю. Нет, дома его не было. Он охранял оружейную лавку.

Фара заколебался. Работы было навалом, и у него возникло виноватое ощущение, что он словно бы предает своих клиентов, впервые в жизни. Конечно, можно просто-напросто позвонить мэру, доложить, что Джор не явился на пост, и все же...

Не хотелось бы ему навлечь на констебля беду...

Выйдя на улицу, он увидел, что перед оружейной лавкой собирается большая толпа. Фара заторопился. Кто-то из знакомых возбужденно окликнул его:

— Эй, Фара, Джор убит!

— Убит! — Фара так и замер на месте, сначала даже не поняв, что за грязная мысль пришла ему в голову. Удовлетворение! Пылающее удовлетворение. Теперь-то, подумал он, солдатам придется вмешаться, теперь...

Он чуть не застонал, сообразив, какие ужасные идеи появились у него в голове. Задрожав, он все же сумел вытеснить ощущение стыда вон из ума.

— А тело где?

— Внутри.

— Ты хочешь сказать, эти... эти подонки?.. — Он с трудом вымолвил грубое слово: даже сейчас трудно было представить себе старика с серебряными волосами — какой-то дрянью. Но тут он весь напрягся, вспылив:

— Это что же, те подонки убили его, а затем втащили внутрь?

— Никто не видел убийства, — отозвался кто-то стоявший рядом с Фарой. — Но его нет — и никто его не видел уже часа три. Мэр вызывал владельцев лавки по телестату, они утверждают, что ничего не знают. Так-то, сначала прикончили его, а теперь делают вид, что ни при чем. На сей раз им так легко не отделаться! Мэр ушел, он вызовет солдат из Ферда, они доставят сюда пушки, и тогда...

Часть невероятного возбуждения, владевшего, толпой, передалась и Фаре: назревало что-то крупное! Такое восхитительное ощущение впервые щекотало ему нервы, и он ощутил странноватую гордость оттого, что находится здесь, что он был прав, ведь он-то никогда не сомневался в том, что эти заведения порочны!

Правда, он не сумел бы определить словами безмерную радость, присущую отдельным элементам толпы, но голос у него задрожал:

— Пушки? Так им и надо, да и солдаты не помешают.

И Фара кивнул самому себе, безгранично убежденный в том, что уж теперь-то солдатам империи придется действовать. Он собрался было сказать что-то умное на тему о том, что наша императрица будет недовольна, узнав о бездействии своих солдат, вследствие чего погиб человек, но тут все потонуло в вопле толпы:

— Вон идет мэр! Эй, господин мэр, когда прибудут атомные пушки?

Вопросы так и сыпались, пока вездеход мэра не опустился на землю. Должно быть, часть сказанного достигла ушей мэра еще в воздухе, потому что он поднял руку, призывая к тишине.

К изумлению Фары, пухлый мэр воззрился на него обвиняющим взором. Это было настолько невероятно, что Фара машинально оглянулся, не стоит ли кто позади? Но сзади никого не было — все ринулись вперед.

Фара покачал головой, ошеломленный гневным взглядом мэра. А затем, к его потрясению, мэр Дейл указал на него обвиняющим перстом и возгласил:

— Вот стоит тот, кто виноват в постигшем нас несчастье. Выйди вперед, Фара Кларк, покажись окружающим. Ты обошелся поселку в семьсот кредитов — а у нас нет таких денег, чтобы кидать их на ветер!

Фара не смог бы двинуться или заговорить даже ради спасения своей жизни. Он лишь стоял там, погруженный в тупое изумление и непонимание. Прежде чем он успел что-либо подумать, мэр продолжил — и голос его так и вздрагивал от жалости к самому себе:

— Мы ведь знаем, что лучше не связываться с этими лавками. Раз уж правительство оставляет их в покое, какое у нас право выставлять здесь полицейский пост или предпринимать какие-то меры? Я-то придерживался именно такого мнения, но этот человек, этот Фара Кларк, не оставлял нас в покое, заставлял нас действовать против нашей воли, и вот теперь нам предстоит уплатить штраф в семьсот кредитов, да еще и...