– Почему же она свела счеты с жизнью?

– Видно, она была очень одинокая. Более одинокая, чем все мы. Она никогда не говорила о своих родителях или о сестрах. Всегда поминала дедушку. Говорила, что он был Божий человек в полном смысле этого слова.

– Мучили ее угрызения совести?

– Наверное, но она об этом не говорила. Она была очень сдержанной. Раз сказала мне: „Чего только не делают ради заработка“. Она не выражала сожаления или отвращения, как это бывает со всеми нами. Она выполняла свою повседневную работу без жалоб на головную боль или боли в животе. Не раз я говорила себе: „Наша сильная, а нас она презирает“. Выходит, что я ошибалась.

Хуго слышал голоса, и чем дальше слушал, тем яснее видел, как бурные воды обволакивают ее белые ноги. Что будет дальше и как теперь сложится его жизнь, было ему неведомо. Он представил себе, как ближе к вечеру Наша удивит всех, встанет в дверях и скажет: „Тот рыбак ошибся, это была не я, а я вот стою перед вами“. А потом скажет, что была в церкви своего дедушки и навестила его могилу. Он встретил ее с распростертыми руками и назвал своей дочерью.

Так Хуго сидел в своем углу и грезил. Тем временем заведение вернулось к обычному распорядку. Слышны были обычные вопросы и обычные на них ответы.

Внезапно послышался голос пожилой женщины:

– Сколько приготовить?

– Порций тридцать, не больше.

– И бутербродов тоже?

– Разумеется.

Его мучил голод, и он с нетерпением ожидал прихода Наши.

Ближе к вечеру дверь чулана отворилась и показалась Виктория.

– Чем ты занимаешься? – спросила она, как будто снова застала его за каким-то неподобающим занятием.

– Ничем, – ответил он и поднялся на ноги.

– Наша утонула, а ты тут сидишь, как будто тебе все положено.

– Я не знал, – слукавил он.

– Наша утонула, и я не знаю, кого поселят в ее комнату. Не каждая захочет присматривать за тобой. Это дело опасное. Ты всех нас подвергаешь опасности. Понимаешь?

– Да.

– Если обыски усилятся, тебе придется убраться отсюда. Мы не сможем больше держать тебя тут.

– Куда же я пойду?

– В лес. В лесу есть евреи.

– А кто присмотрит за Марьяниной одеждой?

– Это не твоя забота.

Попозже Виктория принесла ему супу и котлет и сразу ушла, а он тут же набросился на вкусную еду. Мучившие его весь день страхи и тревоги исчезли. Он успокоился и сказал себе: „Если придется бежать, так убегу. Теперь лето, по ночам тепло. В лесу есть ягоды. Крестьяне меня не распознают. Я блондин, ношу крестик на груди и свободно говорю по-украински. В лесу найду Марьяну и вместе будем жить среди природы, подальше от людей и их злых замыслов“.

Последующие дни были нервными: женщины в заведении спорили, ссорились и проливали горькие слезы. Смерть Наши продолжала волновать их сердца. „Злые рыбы пожрали ее плоть“, – слышался из коридора полный отчаяния голос. Виктория была иного мнения: „Сейчас Наша на небесах, и добрые ангелы сопровождают ее от одного райского места к другому. Беспокоиться не о чем. С ней уже все в порядке. Нам бы так“. Но с Хуго она разговаривала другим тоном:

– Ты должен уйти, а если не уйдешь, мы тебя выгоним.

– Я жду Марьяну.

– Нечего тебе ждать, она не придет. Ты должен уйти в лес, там есть еще евреи.

Он презирал обуявший его страх, но страх был сильней его. Ночью ему приснилось, что он с родителями едет на скором поезде по дороге в Карпаты. Карпатские горы покрыты снегом. Поезд остановился, как всегда, на станции, которую все называют „Вершина“. Хуго прикрепляет лыжи к ботинкам и съезжает прямо с платформы. Он катится легко и всем телом чувствует парение. Едущий вслед за ним папа кричит: „Хуго, ты прекрасно катаешься, гораздо лучше, чем в прошлый раз, когда мы были здесь. Где ты научился? Это не получается само собой“. Хуго, ободренный папиной речью, увеличил скорость и воспарил над снегом, крича громким голосом: „Я преодолел страх. Теперь я больше не боюсь“.

На следующий день Виктория разговаривала с ним жестко:

– Евреев ищут, проходят дом за домом. Ты подвергаешь всех нас опасности. У тебя есть несколько часов, собирай рюкзак, ползи через лаз, исчезни. Если не сделаешь этого, сторож сдаст тебя полиции.

– И куда ж я пойду? – Голос его дрожал.

– Я уже говорила тебе – в лес, там есть евреи. Не будь трусом. Рискни – и будешь жить. Кто не рискует, того страх убивает.

– Ночью я уйду, – сказал он.

– Если утром я открою чулан и обнаружу тебя, пеняй тогда на себя.

Это был приговор, он представил, как сторож тащит его.

Для себя он уже решил, что чемодан оставит тут, а вместе с ним книжки Жюля Верна и Карла.

Мая и учебники по арифметике и геометрии. Возьмет с собой немного теплой одежды, тетрадку и Библию. „Если Бог захочет, чтобы я вернулся сюда, я найду все на своих местах, а если он захочет, чтобы я остался в лесу, тогда делать нечего“ – такие слова крутились у него в голове. Позже он осознал, что это Марьянина манера разговора, которую он от нее воспринял.