Тем временем одна из женщин набросилась на Кити. Та была поражена, а женщина обрушивала на нее удары и кричала:

– Тебе запрещено здесь находиться, тут тебе не место, ты как заноза у нас в теле!

Кити не раскрыла рта, даже когда кровь заструилась по ее лицу.

Прошло какое-то время, прежде чем женщины осознали ужас происходящего, а когда осознали, бедняжка уже лежала на полу без сознания. Долгое время ее пытались привести в чувство. Наконец Кити открыла глаза и спросила:

– Что случилось?

Пораженные женщины, стоявшие вокруг нее на коленях, хором ответили:

– Ничего не случилось, слава богу. Ничего.

И все вздохнули с облегчением.

Сын сторожа тайком пробрался в дом и принес новость: немецкая армия в панике отступает, а русская армия ее преследует. В свое время он приходил сюда, и папаша запускал его в одну из комнат. Все пугались и вскрикивали при виде его. Он был свирепым не только с виду. Раз отец привел его в Марьянину комнату, а Марьяна со страху закричала: „Иисусе, спаси меня!“ Он попытался справиться с ней, но она впала в истерику и неистовство. В конце концов он плюнул на нее, сказав: „Даже шлюхой ты быть не способна“.

С тех пор как его тут видели в последний раз, он похудел. Его свирепость не исчезла, но она теперь другая.

– Вам нужно удирать отсюда, и как можно быстрее.

– Куда ж мы пойдем? – спросила одна из женщин.

– Куда угодно, лишь бы здесь не оставаться.

Его отец и он сам сотрудничали с немцами, выдавали евреев и коммунистов. Сейчас он почувствовал, как кольцо сужается, и явился поискать свидетелей, которые могли бы замолвить словечко в его пользу.

– Мы на свидетелей не подходим, – сказала одна.

– Почему? – удивился он.

– Тому, кто занимается нашим ремеслом, не верят, говорят, что врет или выдумывает.

– Значит, не станешь свидетельствовать в мою пользу?

– Стану, только следователи отвергнут мои показания.

Он, как видно, осознал свое положение и с наступлением темноты исчез.

– Все эти годы он выдавал коммунистов и евреев, теперь настал его черед, – прозвучал женский голос.

Снаружи бушевала пурга, заметая снегом дома и заборы. Каждый раз, когда на Марьянином пути встает препятствие, она хватается за бутылку и уже не выпускает из рук. Но на этот раз она зашла слишком далеко:

– Теперь это пусть будет Божья забота, а не моя. Я не могу остановить снежные вихри.

Хуго не переживает. Ночи с Марьяной теплы и полны удовольствия, и ему почему-то кажется, что так будет продолжаться до бесконечности. Посреди ночи она воспламенилась, обняла и расцеловала Хуго и сказала:

– Теперь ты мой, теперь никто тебя от меня не отнимет.

Хуго поражен силой ее нежности, и скоро их тела соединяются в одно.

Не раз в своей жизни он попытается воссоздать в своем уме эту пьяную ночь. Он будет представлять себе густую тьму, благоухающую духами и коньяком, и наслаждение, приправленное страхом бездны, но при этом безмолвное, как будто не осталось слов в этом мире.

Последнюю трапезу Виктория подала со сдержанной торжественностью, и по ней было заметно, что расставаться ей будет тяжело. Под конец она взяла себя в руки и сказала:

– Девушки, не смейте бояться. Страх – это презренное чувство, мы обязаны его преодолеть. Есть Бог на небесах, и Он о вас позаботится.

„Куда же мы пойдем?“ – читался в их глазах немой вопрос.

– Сейчас некуда идти, бушует пурга, сейчас ничего не остается, кроме как быть самими собою и молиться. Молитва – вот наше тайное оружие.

– Что же мы будем есть, маманя?

– У меня осталось еще немного кукурузной муки, завтра я дам каждой по ломтю мамалыги.

Теперь Виктория разговаривает в полный голос и решительным тоном. Девушки внимательно вслушиваются в каждое ее слово и не боятся ее. Она больше не может кормить их, как делала многие годы, но веры у нее в избытке.

У Марьяны осталась четверть бутылки коньяка. Она его экономит, отпивает по каплям и говорит:

– Что я стану делать, когда коньяк закончится? Разума лишусь. Хуго, миленький, береги бутылку, а если буду просить ее, говори мне, что я должна сохранить остаток на черный день. Я не стану на тебя злиться.

Но ночи – сплошное удовольствие. Он пьет остатки коньяка из ее рта, лежа между ее ног, и слышит лишь любовный шепот.

– Ты чудный кутенок. Все годы я тосковала по тебе. А теперь ты мой навсегда.

Хуго слушает и делает все, как она хочет. Иногда его обуревает внезапный страх, но он преодолевает его и говорит себе: „Марьяна меня любит, и мне нечего бояться“.

Все спят допоздна, а в полдень Виктория выносит икону, ставит ее на стул, девушки преклоняют колени и молятся.